Одним из таких изменений стала замена Флехсига превосходящей ее фигурой Бога. Сначала эта замена кажется знаком осложнения конфликта, усиления невыносимого преследования, но вскоре становится ясно, что она подготавливает второе изменение, а с ним и разрешение конфликта. Для Шребера было невозможно примириться с ролью женственной распутницы по отношению к своему врачу, но задача предоставления самому Богу сладострастных ощущений, в которых Он нуждался, не вызывала у его эго такого сопротивления. Кастрация более не была позором; она стала «созвучна Мировому Порядку», она происходила в череде великих событий космического значения и становилась необходимой для воссоздания человечества после его исчезновения. «Новая раса людей, рожденных от духа Шребера» стала бы, по его мнению, почитать как своего предка этого человека, считавшего себя жертвой преследования. Таким способом был найден выход, который удовлетворял обе противоборствующие силы. Его эго нашло компенсацию в его мегаломании, тогда как его женственная страстная фантазия прорвалась наружу и была принята. Борьба и болезнь могли теперь прекратиться. Однако чувство реальности пациента, которое за это время усилилось, принудило его отодвинуть решение из настоящего в отдаленное будущее и довольствоваться тем, что можно описать как асимптоматическую реализацию мечты. Когда-нибудь, по его мнению, превращение в женщину произойдет; а до тех пор личность доктора Шребера останется неуничтожимой.
В учебниках по психиатрии мы часто встречаем утверждения относительно того, что мегаломания может развиться из мании преследования. Процесс этого превращения, предположительно, следующий. Пациент сперва страдает от ощущения, что его преследуют какие-то высшие силы. Затем он чувствует потребность найти этому объяснение в самом себе, и в итоге у него рождается идея, что он сам по себе личность незаурядная и достоин такого преследования. Развитие мегаломании, таким образом, связывается авторами учебников с процессом, который (заимствуя у Эрнеста Джонса удобное выражение) мы можем описать как «рационализацию». Но приписывать рационализации такое сильное и деструктивное для психики влияние, по нашему мнению, совершенно не психологично; и поэтому мы бы хотели провести четкое разграничение между нашим взглядом на проблему и тем, которое приводится в используемых нами учебниках. При этом мы ни в коем случае не пытаемся утверждать, что открыли происхождение мегаломании.
Возвращаясь опять к случаю Шребера, мы обязаны признать, что любая попытка пролить свет на трансформацию в его заблуждениях влечет за собой чрезвычайные трудности для нас. Как и каким образом произошло восхождение от Флехсига к Богу? Что послужило для него источником мегаломании, которая столь удачно дала ему возможность примириться с преследованием, или, как принято выражаться среди психоаналитиков, принять страстную фантазию, которую раньше было необходимо вытеснять? Мемуары дают нам первую «ниточку»; ибо из них становится ясно, что в сознании пациента «Флехсиг» и «Бог» принадлежат к одному классу. В одной из своих фантазий он подслушал разговор между Флехсигом и его женой, в котором первый утверждал, что он «Бог Флехсиг», так что его жена решила, что он сошел с ума. Но есть и другая особенность в развитии фантазий Шребера, на которую следует обратить внимание. Если рассматривать всю фантастическую систему в целом, то видно, что преследователь разделяется на Флехсига и Бога; точно так же далее сам Флехсиг распадается на две личности, «верхнего» и «среднего» Флехсига, а Бог – на «нижнего» и «верхнего» Бога. Далее разложение Флехсига продолжается. Процесс такого разбиения очень характерен для паранойи. Паранойя так же склонна к разбиению, как истерия к обобщению. Или, точнее, паранойя разлагает на составляющие продукты обобщений и отождествлений, которые формируются в бессознательном. Частое повторение процесса разбиения в случае Шребера должно, по Юнгу, выражать важность, которую данный человек имеет для него. Все это разделение Флехсига и Бога на ряд личностей, таким образом, имеет то же значение, что и разделение преследователя на Флехсига и Бога. Все они были дублетами одних и тех же важных отношений. Но для того, чтобы провести интерпретацию всех этих деталей, мы должны теперь обратить внимание читателя на наше понимание этого разбиения преследователя на Флехсига и Бога как параноидную реакцию на ранее установленное отождествление этих двух существ или отнесение их к одному и тому же классу. Если преследователь Флехсиг был изначально человеком, которого Шребер любил, тогда Бог, по-видимому, является попросту перевоплощением кого-то другого, кого он тоже любил, причем кого-то еще более значимого.