Пять капель смерти

Конспект лекций полковника жандармского корпуса Герасимова Александра Васильевича, начальника петербургского Охранного отделения в отставке

В восьмом часу я вспомнил, что от подчиненных нет ни слуху ни духу. А между тем прошло более пяти часов, как они занимались Шмелем. Я спустился в тюремные подвалы, которые располагались прямо в нашем здании на Мойке, 12. Камеры были устроены для временного содержания тех, кого часто вызывали на допросы по текущим делам.

Дежурный унтер-офицер тюремного блока открыл дверь камеры номер 5. Когда я переступил порог, ротмистр фон Котен вылил ведро на арестантку. Она застонала. Без сомнения, помощники постарались от души.

На ней не осталось живого места. Связали руки, губы разбили в кровавое месиво. На полу валялась шахматная доска с обрывками кожи и кровавыми разводами. Видимо, ломали пальцы между створок. Платье сорвали до пояса. На груди виднелись пятна от прижигания сигаретами. Тело пересекали следы плеточных ударов. В общем, допрос по высшему уровню.

Оба мои офицера так наработались, что в холодном подвале скинули мундиры, оставшись в сорочках с закатанными рукавами. Дукальский помахивал кожаной грушей, наполненной песком. Заметив меня, приняли стойку «смирно».

Я подошел к столу, на котором стояла пишущая машинка со вставленным листом. На нем появились заглавие проводимого допроса с датой и ответ на первый вопрос. Я прочитал, что барышню зовут Ядвига Зелиньска. Выдергиваю листок из каретки, предъявляю офицерам.

— И это все? За пять часов пристрастного допроса?

— Стараемся, господин полковник, — рапортует Дукальский.

— А результаты?

— Молчит.

— На любой вопрос отвечала бранью и пела польские песни, — добавляет фон Котен.

— Прекрасно, господа, — говорю, комкая лист и бросая на пол. — Не смогли разговорить слабую женщину. Хороши, нечего сказать!

Дукальский грушу с песком отбросил и говорит:

— Прикажете применить особые средства?

От красоты ее остались жалкие ошметки. Ах, мой бедный Шмель. Не надо было играть с нами. Жало-то уже вырвали. И тут мне пришла на ум интересная мысль: а ведь госпожи Зелиньской формально не существует. Она не имеет вида на жительство в столице и вообще здесь никогда не появлялась. Значит, не надо сообщать прокурору про арест и объяснять, кто она такая и почему потребовалось задержание. А госпожа Полонская может бесследно исчезнуть. Всякое бывает в столице. Вот пусть полиция и ищет. Что же касается агента Шмеля, то стоит уничтожить личное дело в сейфе, и этот персонаж растворится. Перестанет существовать. Нигде, ни в одном докладе настоящее имя не упоминалось. А строка в расходной ведомости перейдет другому агенту. Выпускать из камеры в таком виде Зелиньску невозможно. Она должна заговорить любой ценой.

— Делайте что хотите, но к утру у меня должен быть подписанный ее рукой подробный протокол допроса. Вам ясно? Подробный!

Офицеры мои команду приняли. И взялись за особые средства. Только я этого не видел. Не люблю кровь и крики.

Папка № 40

Управление Калинкинского завода располагалось в краснокирпичном здании на Эстляндской улице. Сыскную полицию встретила непривычная тишина. Одинокий приказчик дежурил у входа, дожидаясь гостей.

Эдуард Егорович Эбсворт, дородный господин с роскошными седыми усами и маленькой бородкой, поздоровался радушно. Ему было интересно принимать «настоящих сыщиков».

— Ну-с, господа, чем могу быть полезен? — сказал он сочным баском хлебосольного барина. — А то, изволите видеть, наши сегодня решили побастовать. Так сказать, в знак солидарности. И ведь еще вчера были довольны и жалованьем, и работой. Пролетарии — большие затейники, доложу вам. Все время норовят объединяться.

— Есть основания предполагать, что на вашей пивоварне будет предпринята попытка крупной диверсии, — сказал Ванзаров.

— Что предпринято? Господа, я не ослышался?

— Опасность далеко не шуточная.

Ротмистр молчал, но его молчание добавило угрозе основательности.

— Это что же, революционеры ручную бомбу в солодовый бак бросят? — спросил Эбсворт.

— Массовое отравление пива. Может быть, сегодня.

Схватив колокольчик, Эбсворт отчаянно затрезвонил и приказал вбежавшему секретарю вызвать директора. В кабинете появился гладкий господин, представился: Иван Ромуальдович Малецкий.

Эбсворт пригладил ухоженную бородку:

— Сыщики из полиции сообщают, что сегодня или завтра у нас планируют диверсию. У них есть данные, что некие лица хотят отравить наше пиво. Кстати, не знаете, какой сорт выбрали злоумышленники: «Баварское», «Пильзенское», «Столовое» или «Портер»?

— Почему таким серьезным преступлением занимается сыскная полиция, а не жандармы или Охранное отделение? — спросил Малецкий.

— Мы расследуем убийство, которое привело нас к возможным исполнителям этой акции, — ответил Ванзаров.

Малецкий не скрывал возмущения: