Пять капель смерти

— Вот что, господа, я вам доложу… Может, где-то такое возможно, но только не у нас. У нас порядок и дисциплина. Мы не какое-нибудь затрапезное товарищество Дурдина. Мы — «Калинкин»! Лучший пивной завод России. Самый крупный, самый современный. И хочу напомнить, что у нас имеется заводская полиция, которая неусыпно несет вахту. К тому же ни сегодня, ни завтра на заводе никого не будет. Забастовка!

— Каково, господа! — Эдуард Егорович сложил лапки на круглом пузике: — Что скажете?

— Прошу выслушать некоторые детали приватно, — сказал Ванзаров.

— У меня нет тайн от Ивана Ромуальдовича!

— Как скажете. Дело касается Ричарда Эдуардовича…

Эбсворт торопливо замахал:

— Иван Ромуальдович, вы свободны. Езжайте домой, отдохните, все равно до понедельника нечем заняться.

Недобро глянув на гостей, Малецкий удалился.

— Обиделся, вот досада, — пробормотал Эбсворт. — Что хотите сообщить о сыне?

— Ваш сын знаком с производством? Бывает в цехах?

— Он мой наследник, ввожу его в курс дела. Ричард освоил рецептуру, знает весь технологический цикл, прекрасно разбирается в финансах. Сейчас оканчивает коммерческое училище… Господа, может, наконец объяснитесь?

— У вас есть его фотография?

Эбсворт повернул одну из богатых рамок, стоящих на столе.

— Вот мой дорогой мальчик, мой Ричард!

На салонной фотографии стройный юноша лет двадцати, в идеально приталенном костюме, с модной стрижкой и усиками, элегантно опирался рукой на колонну из папье-маше.

— И заколка на галстуке та же, — шепнул Джуранский.

— Ваш сын бросит отравляющее вещество в чаны с пивом.

Откинувшись на спинку кресла, председатель добродушно улыбнулся:

— Господа, это невозможно.

— У нас веские основания утверждать обратное.

— Ричард второй день болеет и не выходит из дому. Доктора прописали ему постельный режим минимум на неделю.

— Нашли причину болезни?

— Пока нет, но вызваны лучшие специалисты.

— Он не может есть, пьет только воду, сильно ослабел, и ни один врач не понимает, что за болезнь его мучает.

Эбсворт встревожился:

— Откуда вам это известно?

— Проследите, чтобы он не покидал дом в ближайшие дни.

Ванзаров поклонился и вышел.

Вырезка из «Всеобщей маленькой газеты Петербурга» за 8 января 1905 года

Во время водосвятия на Неве, в Высочайшем присутствии, при производстве установленного салюта произошел несчастный случай. Одним из орудий расположенных близ Биржи батарей был произведен вместо холостого выстрел картечью. Пули попали в полость у Иордани и на набережную, а также в фасад Зимнего дворца, в четырех окнах которого ими разбиты стекла. Ранен один нижний чин Санкт-Петербургской городской полиции. Других несчастий с людьми, насколько удалось выяснить, не было. Следствие производится. У раненого городового Романова пуля прошла через подглазную кость, искрошила левый глаз, в глубине прошла через основание носа и затем в мозг. Около трех часов дня был извлечен оттуда кусок свинца (картечи). Положение его весьма тяжелое.

Конспект лекций полковника жандармского корпуса Герасимова Александра Васильевича, начальника петербургского Охранного отделения в отставке

То, что случилось потом, я узнал от моих подчиненных. Признаю, господа офицеры, я не был готов к таким последствиям. Тем горше они стали для меня. Однако отрицательный опыт считаю важным и полезным в работе. Борьба продолжается. Ни одно поражение не может ее остановить. Мы становимся только сильнее, изучая повадки врага, чтобы опережать его. В тот раз мы проиграли сражение, но не проиграли войну.

После тринадцати часов бесконечного допроса ротмистры Дукальский и фон Котен выбились из сил. Они испробовали все, что было в нашем арсенале. И даже особый препарат, который официально не существовал, но применялся в исключительных случаях, чтобы развязать язык особо упрямым подследственным. Полька молчала. Перестав ощущать боль, Зелиньска впала в глухой обморок. Продолжать допрос дальше не имело смысла. Вернее, было не с кем. Ее проволокли в соседнюю камеру за руки и бросили на солому. Очевидно, она пришла в себя около восьми часов утра, доползла до двери и ударила в нее локтем. Пальцы ее разбили в мясо.

Охранник Баландин прибежал на стук, открыл окошечко и спросил:

— Чего надо?

— Солдатик, мне бы яблочка, — сказала она, кашляя кровавой слюной.

— Тебе, видать, мозги отбили! Баланду через час получишь.

— Я заплачу. Сбегай на улицу, может, лотошник пройдет.

— Сколько дашь?

Зелиньска подтянула ногу, сняла ботинок и вытащила из-под стельки свернутую сотенку.

— Отдам за яблочко…

Сто рублей — двухмесячное жалованье унтер-офицера. Баландин запер окошечко камеры, проверил остальные двери и выбежал на набережную Мойки.

Неподалеку как раз прогуливались лотошники с пирожками, сластями и яблоками, прихваченными морозом. Баландин подозвал разносчика, спросил, сколько за пару красных. Тот попросил гривенник. Баландин сунул ему пятак, забрал три яблока и скрылся за воротами. Он просунул в камеру самое мелкое яблоко и получил купюру.