Пять лепестков на счастье

Они одевались безмолвно и сосредоточенно. Каждый понимал важность и значение этих последних совместных минут. Осознание потери придет потом. Пока же губы и сердца жгла горечь. Но главное – было чем заняться. Руки двигались быстро, застегивая пуговицы, оправляя одежду. Любовь Николаевна уже готова была вернуться в гостиную, когда он окликнул:

– Подожди.

А потом выдвинул ящик небольшого бюро:

– Это тебе.

На раскрытой ладони лежала брошь – веточка сирени из разноцветной эмали. Любовь Николаевна никогда не видела подобной красоты. Каждый маленький цветочек был вылеплен отдельно, в сердцевинах – крошечные аметисты. Темно-зеленые выгнутые листья казались настоящими.

Она подняла глаза.

– Это… – и голос изменил.

Любовь Николаевна хотела сказать, что подарок слишком дорогой и что принять его невозможно. Но это был прощальный подарок. Слезы подступили к глазам. Меньше всего она хотела, чтобы он увидел ее заплаканное лицо.

– Это было куплено для тебя, еще летом. Помнишь, тот куст в парке, около которого мы стояли?

Она помнила. «Ты пахнешь сиренью…»

Рука дрожала, когда Любовь Николаевна накрыла своими пальцами его ладонь.

За прошедшие два часа погода испортилась. Дождь закончился, но на смену ему пришел порывистый ветер, который раздувал полы одежды. Они шли рядом, чувствуя тепло и близость друг друга, но не смея коснуться.

Любовь Николаевна ничего не сказала ему о ребенке, хотя внутри все кричало: «Я ношу твой плод! Неужели ты ничего не заметил? Не почувствовал? Ты же трогал мой живот, целовал его, как смел не понять? Там новая жизнь. Ты станешь отцом и никогда, никогда не узнаешь об этом».

Прощание на темной ветреной улице было горьким. Они все же встретились руками, а потом никак не могли их расцепить, и Надеждин, пользуясь темнотой и укромностью места, целовал ее холодные без перчаток ладони.

Всю ночь Любовь Николаевна проплакала и встала утром с головной болью и нездоровым лицом, встревожив хозяйку.

– Это все вчерашний доктор, – успокаивала она старушку, – прописал порошки, диету, напугал, вот я и распереживалась.

Хорошо, что накануне ей действительно порекомендовали легкую диету для поддержания желудка в здоровом состоянии.

3

О своей беременности Любовь Николаевна рассказала мужу, выбрав подходящий момент. Еще до Москвы, только предполагая случившееся, она впустила его к себе, и по срокам все совпадало. Да и Петр Гордеевич ни в чем не подозревал свою супругу. Ему даже в голову не приходило, что Любушка, его Любушка способна на недостойный поступок.

О том, что у них будет ребенок, Любовь Николаевна сообщила тихо, стоя у комода и перебирая белье. Буднично. Она долго готовилась к этому разговору, и слова были давно отрепетированы. Говорила, не сбиваясь, боялась, что он перебьет, и тогда она растеряется. Не перебил. Стоял посреди комнаты и сдвинуться не мог. А потом тяжело опустился на кровать.

Любовь Николаевна видела все это в отражении зеркала, что висело на стене.

Петр Гордеевич сидел, и его глаза, часто холодные и цепкие, эти глаза дельца блестели.

– Счастье какое, Любушка, – наконец хрипло проговорил он.

Она присела рядом на краешек, чувствуя себя преступницей, но отступать было некуда.

– Да, счастье, – отозвалась эхом.

Петр Гордеевич прижал жену к себе, крепко – не вырваться, и громко засмеялся:

– Ничего, заживем теперь! Вот теперь заживем!

И они зажили. По-новому.

Он был так счастлив, что баловал свою Любушку безмерно, боялся расстроить лишним словом и совсем не походил на того обстоятельного Петра Гордеевича с обманчиво-сонным взглядом, которого знали в городе. Любовь Николаевна безропотно принимала все и несла свою ношу греха, лжи и чувства вины. В верхнем ящике комода хранилась шкатулка, в которой лежала брошь Надеждина и открытка. Открытку Любовь Николаевна купила, повинуясь порыву, как только сошла с поезда в Воздвиженске. В конце перрона стоял кондуктор. К его сумке были прикреплены несколько фотографических открыток с видами города. Сувенир для гостей. Она бы прошла мимо, но на одной из карточек увидела городской сад, тот самый. И кусты цветущей сирени. Любовь Николаевна остановилась. Снова начинал накрапывать мелкий дождь, как накануне в Москве, и следовало спешить. Но она стояла, смотрела на снимок, на пышные гроздья, видневшуюся вдали колокольню и не могла ступить и шага. Над фотографией крупными буквами стояло название города: Воздвиженскъ. А перед глазами – Москва, темная улица, ее холодные пальцы, его горячие губы.

Любовь Николаевна купила открытку, а дома на обороте написала: «Конец одному, начало другому». Да, теперь начало другому. Она убрала открытку в шкатулку вместе с брошью и порой, оставшись одна, вынимала ее из комода, смотрела, вспоминала.