Пять лепестков на счастье

Любовь Николаевна была ошеломлена. Сначала она не могла поверить, потом принять случившееся, потом… потом были душевные метания, слезы, непонимание, что делать. Долгое время она провела в нервном возбуждении и, вконец измученная переживаниями, приняла решение. Ехать в Москву.

Сама того не зная, Любовь Николаевна прибегла к той же самой уловке, что и ее соперница ранее, – заговорила о московских врачах и о необходимости проконсультироваться у них.

– Наши доктора хорошие и проверенные, несомненно, – сказала она как-то вечером за ужином. – Но мне бы хотелось обратиться к более известному человеку. Совсем замучилась с желудком, а прописанная вода с известью не помогает.

Она говорила это так спокойно и уверенно, что сама поверила собственному вранью, а потом испугалась.

Неужели она стала такой беззастенчивой лгуньей?

– Конечно, Любушка, мы найдем тебе доктора. Только сейчас мануфактура едва начала работать, и мне не уехать…

– Не беспокойся, я съезжу одна. Это всего дней на пять: два на дорогу и, думаю, не больше трех там.

Петр Гордеевич был согласен. Он сам отвез жену на станцию и посадил ее на поезд, взяв обещание, что по приезде в Москву Любовь Николаевна сразу же телеграфирует ради его спокойствия. Вот так все разрешилось самым лучшим образом.

Она разместилась у дальней родственницы – маленькой сухонькой старушки, которая сдавала комнаты внаем, телеграфировала мужу и записалась на прием к доктору, вернее, к двум докторам – лечащему желудочные болезни и специалисту по женскому организму. А потом отправила записку Надеждину, известив его, что пробудет в Москве три дня. Свой адрес Надеждин оставил ей при прощании летом.

2

В ожидании ответа время тянулось медленно. Любовь Николаевна исправно развлекала беседой родственницу, отвечала на все ее вопросы, слушала городские сплетни, сочувственно качала головой в ответ на жалобы про здоровье. Ответ принесли поздно.

Вечером следующего дня сразу после посещения двух докторов Любовь Николаевна, скрывая лицо под шляпой с вуалью, подошла к высокому дому недалеко от Сретенки. Немного помешкала, решаясь.

Стоял октябрь. В сумерках он казался серым и голым. Газовые фонари рассеивали холодный свет на мостовую. Под ногами лежали потемневшие мокрые листья. Вот и финал. Любовь Николаевна чуть качнула зонтиком, словно стряхивая с него влагу, и толкнула дверь.

Надеждин жил на втором этаже. Ей даже не пришлось звонить – дверь тут же открылась. Наверное, увидел ее в окно.

Они неподвижно стояли некоторое время, пока он не сделал шаг назад, пропуская гостью, и не захлопнул дверь. Очень ясно ощущалась неловкость. Она боялась, что ее смелость истолкуют превратно, он же не смел верить в происходящее. Надо было что-то сказать. В итоге оба заговорили одновременно и бессвязно:

– У тебя мокрый зонтик.

– Я совсем замерзла.

И в унисон:

– Осень.

Он протянул руку, в которую она вложила зонт. Не знала, стоит снимать верхнюю одежду или все закончится здесь же, на пороге. Но он, кажется, уже овладел собой и, сказав «пойдем», провел в гостиную.

Квартира была небольшой, но чистой и не лишенной уюта. На стене в рамке висела фотографическая карточка сестры с детьми. Большой стол без скатерти был завален картами, на кожаном диване лежала раскрытая книга. Все имело вид жилой и симпатичный.

Любовь Николаевна застыла среди гостиной, не понимая, что ей делать дальше. Она смотрела сквозь вуаль на Надеждина, чувствуя себя безвольной падшей женщиной, которая сама пришла к мужчине. Боялась его первых слов и жаждала услышать голос. Надеждин был в форме. Летом Любовь Николаевна все гадала, какой он в мундире? Глаз не отвести. Вся тоска прошедших двух месяцев разлуки была в ее глазах, и он ее прочел, когда осторожно поднял вуаль с бледного лица.

Она хотела сказать, что пришла попрощаться, что все кончено, но он не дал – гладил пальцами нежные щеки, как тогда – в августе, а потом поцеловал.

Она сказала ему все после, через два часа, когда поднялась с кровати и начала собирать разбросанную на полу одежду.

– Я ведь пришла попрощаться, – почему-то сказать главное легче оказалось спиной.

Он ничего не ответил. Любовь Николаевна не выдержала и обернулась.

– Что же ты молчишь? Скажи что-нибудь.

– Задержись.

А потом Надеждин резко встал и сразу же оказался рядом, крепко прижав ее к себе вместе со всем ворохом поднятой одежды.

– Останься, прошу тебя. О большем не прошу, просто останься до утра.

– Не могу. – Она хотела снова бросить на пол платье и обнять его, целовать, торопливо и горячечно, как два часа назад – повернуть время вспять. Забыться. Снова забыться, но вместо этого прошептала: – Я живу у родственницы, и слишком поздний приход или мое ночное отсутствие будет выглядеть подозрительным.

– Неужели это все?

Она молчала, отвечая на его вопрос. Надеждин разжал руки. Это был конец.

– Я найду тебе извозчика, – тихий ровный голос.

– Не надо, я живу очень близко, пройдусь пешком.

– Темно, я провожу.