Пять лет (СИ)

Эмма подняла руку, чтобы остановить Генри прежде, чем он начнет живописать картины, которые ей совсем не хотелось представлять в данный момент. И ни в один другой тоже. – Хорошо, хорошо, я поняла тебя. – уступила она. – Ты спросил, а я ответила. Так что теперь ты все знаешь, так? Конец истории.

Генри, скрестив руки на груди, одарил ее недоверчивым взглядом.

– Так, значит, у вас было то самое… один раз, и теперь, спустя пять лет, вы едва выносите друг друга? Ну да, конечно. Очевидно же, что здесь все не так просто.

Эмма отвела взгляд и продолжила наряжать елку, стараясь игнорировать жгучее чувство, образовавшееся где-то в желудке. Она уже начала жалеть, что вообще завела с Генри этот разговор — ей слишком многим хотелось поделиться, тем, чего она уже коснулась в разговоре. – Все… просто очень запутанно, парень.

– Нет, не запутанно; ты просто не хочешь мне рассказывать.

Неприятное жжение в желудке неожиданно усилилось, и в какой-то момент Эмма, ошеломленная силой нахлынувших эмоций, потеряла терпение. Она ударила рукой по журнальному столику, где стояла коробка с игрушками, и повернулась к сыну.

– Нет, Генри, я не хочу рассказывать тебе, потому что каждый раз, когда я думаю об этом, мне становится!..

Но она заставила себя замолчать, вспомнив, с кем разговаривает, тряхнула головой и отвернулась, запуская дрожащую руку в волосы.

– Черт. Прости, парень, – извинилась Эмма, чувствуя себя полной идиоткой от того, что так легко вышла из себя и сорвалась на сына. – Я не хотела кричать на тебя. Просто для меня это не самая приятная тема для разговора.

Генри сморщил нос, сочувствие отразилось на его лице в ответ на силу материнской реакции, и на выводы, к которым он пришел на ее основании. К сожалению, он и правда был далеко не так наивен, как бы хотелось Эмме. – Ты на самом деле хотела быть с моей мамой, так ведь? Встречаться с ней? – Эмма молчала, и Генри, угадав по ее реакции, грустно произнес: – А она сказала нет.

Слова Реджины были гораздо живописней, чем простое «нет», они низвели ночь, проведенную ими вместе, до простого средства от скуки, но…

– Да, типа того, – на этих словах голос Эммы немного сорвался, хотя она и старалась говорить твердо. Эмма откашлялась, взглянув на сына, и заставила себя больше не расстраиваться по этому поводу. – Слушай, мы обе… мы обе сказали тогда слова, которые уже не заберешь назад, поэтому сейчас нам несколько неловко находиться рядом друг с другом. Извини, я знаю, что все это отстойно.

– Хорошо, я понял, но… Мам, это было пять лет назад. Почему вы все еще так злитесь?

– Ты что, никогда не встречал свою маму? – спросила Эмма, недоуменно глядя на сына, потому что… ну серьезно. – Она самый злопамятный человек из всех, кого я знаю. Она в буквальном смысле прокляла целое королевство, чтобы отомстить моей матери за то, что она сделала, будучи ребенком; ты думаешь, она изменилась? Да ладно тебе!

– Вероятно, нет, но я все равно не понимаю, почему она вообще злится, – ответил Генри. – Даже если она не хотела встречаться с тобой, это не повод тебя ненавидеть.

– Я уже говорила, что мы не ненавидим друг друга. Мы все еще разговариваем, как цивилизованные люди, разве нет? – По крайней мере, на людях, но Эмма полагала, что для ее сына в этом нет никакой разницы. – Мы просто… мы просто больше не общаемся, как раньше, и, возможно, спорим чаще, но все равно… Я не знаю. Это очень неловкая ситуация.

– Так значит, она ненавидит тебя, потому что ей неловко находиться рядом с тобой? – спросил Генри, в замешательстве нахмурив брови. – Почему?

– Потому что я сказала то, что не следовало, понятно? – резко ответила Эмма, не желая больше отвечать на все эти вопросы. Это походило на моральную пытку. – И то, как она ответила на мои слова, причинило мне… причинило мне боль. Поэтому все так и вышло. Так что даже пять лет спустя всякий раз при взгляде друг на друга мы вспоминаем о том, что произошло, и стараемся как можно реже встречаться. Поверь мне, так даже лучше.

– Как скажешь, – ответил Генри явно недоверчиво, развешивая на елке мишуру. – Но, если тебя интересует мое мнение, слишком много драмы на пустом месте. Ведь вы же не были влюблены или типа того?

Эмма поджала губы и промолчала, и отсутствие ответа заставило Генри поднять брови от удивления и неверия.

– О, Боже, мам, ты была влюблена в нее? То есть это прям «истинная любовь» была?

– Генри, – решительно оборвала его Эмма, с силой ударяя рукой о стену и поднимая на сына глаза. Желудок скрутило от боли, старые чувства, которые она так долго старалась похоронить, нахлынули с новой силой, что Эмме совершенно не нравилось. – Я ответила на твои вопросы, так? Теперь ты знаешь, в чем дело, все, конец истории. Оставь эту тему и лучше надень звезду на макушку елки. Нам еще нужно развесить все эти украшения, мы ведь еще и половины не сделали. Я хочу закончить с ними, пока бабушка с дедушкой не пришли.