Пять лет замужества. Условно

– Это почему к вам первым? – взвилась сожительница Долгополова – Аглая Швабрина. – К нам, к нам! К нам и добираться проще: во-первых, по московской дороге, а во-вторых, всего двадцать километров в сторону столицы! Я Анфисе Григорьевне свою галерею могу показать, а вам и продемонстрировать-то нечего, кроме своего двухлетнего сына! Ха! Тоже мне – эка невидаль!

Обстановка вокруг нашей героини с невероятной скоростью накалялась. Ещё минута – и между ними произошёл настоящий скандал, несмотря на то что Распекаева пообещала посетить всех, кто пригласил её, поклялась даже здоровьем своей сводной сестры – Люси Подлипкиной. Но и это не помогло – самые достойные люди N уже готовы были перегрызть друг другу глотки и отказывать себе в этом удовольствии не собирались. Остановить их смог лишь громкий зычный голос, раздавшийся за Анфисиной спиной:

– Что за шум, а драки нет?

– Ой! Отец Афиноген!

– Здравствуйте, батюшка!

– Здравствуйте, матушка Ирина Викторовна!

– Знакомьтесь, это Анфиса Григорьевна Распекаева, приехала к нам из Москвы, отдохнуть от столичной суеты, – представила гостью госпожа Тютюркина. – А это батюшка нашей церкви на Виличках – отец Афиноген Лодыжкин.

– Очень, очень приятно, – залебезила Распекаева, – именно так, отец, я приехала сюда подумать о смысле жизни, о высоких, так сказать, материях.

– Что ж, похвально, похвально, дитя моё, – благосклонно молвил Лодыжкин – Анфиса с первого взгляда ему очень понравилась, почему, он и сам понять не мог – совершенно беспричинно, а может, потому что в церкви на Виличках, где отец Афиноген был настоятелем, проверять особо нечего – бедность там царит и скудость. И батюшка, выпятив свой и без того внушительный живот, который мало чем отличался от живота матушки, что стояла рядом с ним, и в настоящий момент, находясь на седьмом месяце беременности, вынашивала восьмого ребёнка, почтительно нагнувшись над супругой, молвил: – Это моя вторая половинка – Перпетуя Лодыжкина. Прошу любить и жаловать, – и вдруг ни к селу ни к городу (отец Афиноген вообще имел обыкновение цитировать святых отцов совершенно не к месту – только потому, наверное, что он знал некоторые выдержки на память. Смысл этих изрекаемых им цитат касался исключительно темы блуда и борьбы с ним). – Не то беда, что борют нас страсти, и мы должны бороться с ними, но то бедственно, что если, поблажив себе, падём перед сопротивниками. Противостой же палящей тебя похоти, чтоб избежать никогда неугасающего пламени.

– Поразительно! – воскликнула Ирина Викторовна Тютюркина.

– Потрясающе! – поддержала её на сей раз Аглая Швабрина.

– И как метко! – не удержалась и Ульяна Прокоповна.

– Ну, а теперь пойдёмте, осушим по чарке вина для укрепления душевного и весёлости телесной, – и толпа, возглавляемая настоятелем церкви на Виличках и его второй половинкой, которая была одета в трогательное широкое небесно-сиреневого цвета фланелевое платье с рюшечками и кружавчиками, рванула к столу со всевозможными салатами, ингредиенты которых плавали в майонезе.

Все осушили фужеры с шампанским, и Тютюркина вдруг с ноткой зависти в голосе сказала:

– Счастливая вы, Перпетуя! Каждый год – у вас приплод!

– Да, таково предназначение женщины на Земле! И в том я вижу счастье! – гордо заявила Лодыжкина, поглаживая себя по круглому животу.

– Я вот как решил... – затянул отец Афиноген любимую песнь о том, кем станут все его многочисленные дети, когда вырастут. – Гришка, мой старшенький, будет генералом.

– Ой, ну что вы, батюшка, право! – пискнула Перпетуя, которая ни в какую не хотела отдавать своего первенца в военное училище.

– Я как сказал – так тому и быть! – батюшка оставался непоколебим, – Гришка пойдёт у нас по военной части! Мишка, следующий, врачом станет – знаменитым хирургом. Константин пойдёт по моим стопам. Илларион... – отец Афиноген призадумался и пошёл по второму кругу, – он тоже будет генералом. Лаврентий – доктором, Пафнутий пойдёт по моим стопам, – и батюшка снова резанул: – При воспламенении в теле похоти приводи себе на мысль неугасимый огонь и неокончаемого червя, и тотчас угаснет разжение членов; иначе, расслабев, будешь побеждён и станешь раскаиваться, и обымет тебя огонь скорбию раскаяния, и привыкнешь грешить, хотя будешь раскаиваться.

– Поразительно!

– Потрясающе!

– И как метко!

– А Марфа, Марфушенька? – с тревогой спросила матушка.