Пять откровений о жизни

Флоренс была единственной наследницей очень богатой и аристократической семьи. Семья ее мужа тоже была богатой, но он все равно был ей не пара. В результате какой-то сомнительной деловой сделки он на несколько лет попал в тюрьму. Единственный родственник, с которым Флоренс поддерживала отношения, рассказал мне, что примерно в это же время она начала относиться ко всем окружающим с подозрением.

Выйдя из тюрьмы, муж Флоренс скоропостижно умер, так что у нее не было возможности излечить или смягчить свою паранойю. Ее состояние ухудшалось. Она бесконечно доверяла мужу и считала, что все остальные охотятся за ее деньгами, а он оказался в тюрьме из-за чужих козней. Мне было неважно, почему ее муж попал в тюрьму, так что я об этом не задумывалась.

Большую часть времени Флоренс не возражала лежать в постели. Она радовалась тому, что находится у себя дома, и иногда признавалась мне и другим сиделкам, что ей приятна наша компания. Однако каждый день, за несколько часов до дневного прихода второй сиделки, Флоренс совершенно преображалась. Это случалось почти в одно и то же время по часам.

«Выпустите меня! Выпустите меня из этой чертовой кровати! Помогите. Помогите! Помогите!!!» – кричала она изо всех сил, и ее голос отражался от мраморных полов и раздавался по всему особняку. Я входила в комнату, и иногда мне удавалось ее ненадолго успокоить, но всего на несколько секунд. Не больше, чем на три. Затем она снова начинала кричать. «Помогите! Помогите! Помогиииииитеееееее!»

Если бы мы с Флоренс не были в таком дорогом доме, с толстыми стенами и огромной территорией, соседи бы наверняка каждый день звонили в полицию. Ей было неважно, одна она в комнате или нет: она звала на помощь и умоляла выпустить ее из кровати, пока не приходила вторая сиделка. Вместе мы освобождали ее.

Успокоить Флоренс во время приступов было невозможно, и мне было так жаль ее, что иногда хотелось ей уступить. Однако я уже видела ее в приступе паранойи и не готова была рисковать своей безопасностью. Я так и не забыла, как она гналась за мной со шваброй в руках и бешеной решимостью в глазах. Каждый день на время приступа Флоренс вновь превращалась в эту фурию, и я понимала, что лучше довериться мнению профессионалов, назначивших ей определенный уход и лечение. И тем не менее я не могла ей не сочувствовать. Наверное, это ужасно— оказаться пленницей в собственном доме.

Бортики на кровати, требования закона и решения врачей – все это удерживало Флоренс на месте. Но задолго до всех этих факторов она оказалась в ловушке собственной паранойи. Болезнь Флоренс давно лишила ее возможности выходить из дома, заставляя подозревать, что ее могут обокрасть. Хотя большинство людей не заперты в своих домах в прямом смысле слова, нередко мы сами создаем ограничения, которые мешают нам жить.

В детстве старший брат как-то запер меня в ящике. Это был большой деревянный ящик в саду, в стороне от дома. Брат убедил меня залезть внутрь и запер дверь. Но я не чувствовала, что попала в ловушку – я сидела в темноте довольная, ощущая себя в полной безопасности. Уже в три года я любила одиночество и спокойствие. Через некоторое время я услышала голос мамы, которая в панике меня разыскивала. Она выпустила меня на свободу, и я вернулась к хаосу семейной жизни.

Став взрослой, я столкнулась с совсем другими ловушками. Пока я пыталась найти в себе смелость шаг за шагом двигаться по жизни туда, куда мне хочется, мне ужасно мешали прежние шаблоны мышления. Пытаясь высвободиться из этих мной же созданных ловушек, я обнаружила, что особенно нелегко будет побороть страх перед сценой.

Если бы кто-то мне сказал, что фотография и писательство со временем приведут меня на сцену, я бы рассмеялась над абсурдностью этой мысли. Все началось с того, что я стала продавать свои снимки на рынках, а потом в галереях. Их продавалось не так много, чтобы на эти деньги можно было жить, но достаточно, чтобы не бросать фотографию.

Вдохновившись своим скромным успехом, я решила поработать в сфере фотографии и устроилась в профессиональную лабораторию в Мельбурне. К сожалению, это оказалась офисная работа, и, год проскучав в помещении без окон, я признала, что она ничем не лучше моей прежней работы в банке. Мне не представилось ни одной возможности вникнуть в творческую сторону фотографического бизнеса, и я потеряла интерес к этой работе до такой степени, что начала делать глупые ошибки. Помню, что в то время я часто вздыхала; поставив локти на стол и положив подбородок на руки, я пыталась придумать, как мне найти удовлетворение в работе, – и снова вздыхала.