Пять откровений о жизни

Второй метод, который помог мне навсегда распрощаться со страхом сцены, был еще проще: я стала обращать на себя меньше внимания, решив, что выступление – это время, которое я дарю аудитории. Перед выходом на сцену я про себя произносила простую молитву, благодаря музыку за то, что она идет сквозь меня и доставляет людям радость. Затем я просто убиралась у себя с дороги и наслаждалась концертом вместе со слушателями.

Сцена научила меня многим полезным вещам. Я благодарна, что даже когда мне очень хотелось все бросить, жизнь вынуждала меня продолжать выступать. Как мы узнаем, что за дары ожидают нас в конце жизненного урока, если откажемся его проходить? Только прожив его, мы сможем это выяснить. Сегодня мне уже неважно, продолжу ли я выступать. Если да, то да, и я буду получать от этого громадное удовольствие. Если нет, то нет, и я буду получать громадное удовольствие от чего-то другого. Это совершенно неважно. Я просто буду идти туда, куда ведет меня сердце.

Совладав со страхом сцены, я научилась обуздывать свой ум и в других сферах. Я понемногу высвобождалась из тех ловушек, которых немало создала за целую жизнь благодаря своим нездоровым шаблонам мышления. У каждого из нас есть ловушки, из которых нужно высвободиться. Большинство из них не физического свойства, и даже те, которые имеют физическую природу, с большой вероятностью имеют нефизическое происхождение – например, нездоровое мышление и негативные убеждения.

К несчастью для Флоренс, она так и оставалась в ловушке своей кровати, во всяком случае, до прихода второй сиделки. Поскольку мое присутствие никак не влияло на ее приступы паники, я начала пережидать их в другой комнате. Иногда я заглядывала в дверь. Увидев меня, Флоренс на две секунды замолкала, затем отворачивалась и снова начинала звать на помощь. Жаль, что она не стала певицей – дыхалка у нее была превосходная.

По Сиднейской гавани проплывали яхты. Глядя на них, я вспоминала прежних друзей, ходивших под парусом, и гадала, где они теперь. Мои размышления прерывал звонок в дверь.

Как только мы со второй сиделкой опускали бортики кровати, крики прекращались, как по волшебству. Флоренс лучезарно нам улыбалась.

– Здравствуйте, дамы. Как у вас сегодня дела? – спрашивала она.

Мы с улыбкой переглядывались, помогая ей встать. Хотя второй сиделке не надо было ежедневно по несколько часов переносить крики Флоренс, она все равно слышала их каждый день.

– Все замечательно, Флоренс, спасибо, а как ваши? – спрашивала я.

– Неплохо, милочка. Я как раз любовалась лодками в гавани. Вы знаете, у них по средам соревнования.

– Да, действительно, – соглашалась я.

Вместе гуляя по саду, мы восторгались цветами. Сад тоже много лет стоял заброшенным, но недавно родственник Флоренс, уполномоченный распоряжаться ее деньгами, настоял, чтобы его привели в порядок. Он хотел, чтобы в дни хорошего самочувствия Флоренс могла радоваться саду. Поэтому теперь в саду регулярно трудились садовники, а бассейн вновь сверкал чистой водой.

«Посмотрите, какой у меня великолепный сад, – говорила нам Флоренс. – Как он прекрасен в это время года». Мы искренне соглашались. Несмотря на долгое отсутствие ухода, сад сохранил свою красоту и теперь расцветал на глазах.

«Я буквально на днях посадила эти цветы. В садоводстве нужно всегда быть начеку, особенно со всеми этими сорняками». Улыбаясь, мы вновь соглашались. Учитывая, что всего месяц-другой назад сад был похож на настоящие джунгли, было занятно слушать, каким его видела Флоренс.

Выдергивая из клумбы вьюнок, она продолжала: «Садоводу нельзя лениться. Саду постоянно нужны любовь и забота». Мы расспрашивали ее о цветах, и она отвечала с поразительной ясностью, демонстрируя глубокие познания в ботанике. «Этот вьюнок задушит цветы, и они погибнут, как в ловушке, – объясняла Флоренс, выпутывая цветок из объятий сорняка. – Я никому и ничему не позволю загнать меня в ловушку, и цветы свои тоже не дам в обиду».

Пока Флоренс освобождала свой прекрасный сад от всего, что мешало ему процветать, я про себя произнесла благодарственную молитву. Я благодарила за смелость, которая позволила мне заняться освобождением своей жизни от ненужных ограничений. Теперь я тоже могла расти и распускаться, как цветок.

Второе сожаление Жаль, что я так много работал

Вытирая посуду, я слышала, как мой пациент Джон в своем кабинете хихикает, словно школьник. «Да, и возраста она как раз подходящего», – сказал он в трубку. Речь шла обо мне. Джону было под девяносто, а мне еще не было сорока. Я покачала головой и улыбнулась, вспомнив слова одного семидесятилетнего знакомого: все мужчины – мальчишки.