Пять песен о нас. История о настоящей любви

Выше на дороге появился свет фар, затем раздался ужасный скрип резины, она цеплялась за лед в безуспешной попытке затормозить. К тонким деревцам, растущим выше, пронеслась машина. Свет фар скакал по снегу, а затем завалился под уклон, туда, где должен был быть мой муж.

Пар клубился и шипел передо мной. Я поставила ковшик и побежала к черному ходу. Смотрела на улицу. Сквозь снегопад я не видела ничего, даже света фар.

На заднем дворике я, как в лихорадке, набрала снега в пластиковый тазик и побежала обратно к огню. Там я быстро переложила снег в ковшик, запихнула повыше в огонь и держала, пока белый снег не начал таять.

– Ну, давай же! – умоляла я.

Я услышала какой-то звук позади меня. Это вернулся Рю, обнюхал дверь гаража и заскулил. Когда я повернулась к огню, пар уже поднимался, и я вошла в него, совершенно не зная, будет какой-то эффект или нет. Я всматривалась в плывущий пар, пытаясь увидеть своего мужа и старика, который должен был спасти его и оказать первую помощь.

Но я не увидела этого поля.

Песнь 5

Ошибка

Женщина с длинными каштановыми волосами металась туда-сюда по кухне в маленькой квартире с беспокойным ребенком на руках. Меня испугал его крупозный кашель – в груди грохотало, будто там были камешки в жестяной коробке. Рядом с пустой детской кроваткой валялся ингалятор. Женщина крепко прижимала к себе ребенка. Рядом с окном стояла чахлая елка, украшенная старой гирляндой.

Когда она повернулась, ее лицо показалось мне знакомым. Неужели это была я, только молодая, с Беккой на руках? Но я не узнавала квартиру. Я взяла не тот золотой ковшик?

Зазвонил телефон. Женщина взяла трубку, а ребенок громко заплакал, закричал и закашлялся.

– У него усиливается жар. Я не могу его сбить. Не знаю, что делать.

Голос. Ее голос. Моя собственная дочь была мамой.

– Нет, я не звонила ей, – сказала Бекка. Пауза, пока она слушала, что ей сказали по телефону. – И что с того, что она может помочь? Я не стану звонить ей.

Квартира медленно растворилась, и я оказалась в шумной, тускло освещенной комнате, наполненной смехом и музыкой. Люди отряхивали снег на влажный деревянный пол. За столиком в углу друг напротив друга сидели два статных, румяных парня. У них были одинаковые бородки пепельного цвета. Они поднимали стаканы.

– За очередное Рождество! – сказал тот, что помладше. – Как я рад видеть тебя!

– Я тоже, – сказал другой, сделав долгий глоток.

Они помолчали, не глядя друг другу в глаза.

– Будто вчера, правда?

– Что? Ты об аварии?

Другой кивнул.

– Двадцать лет назад в этот же вечер наши жизни изменились навсегда.

Первый бросил взгляд на стол:

– Ага. Интересно, как сейчас Бекка?

– Честно говоря, не думаю, что у них с мужем все в порядке.

– Не сказал бы, что я удивлен. А ты?

Тот, что помладше, покачал головой.

– Ты в порядке?

Еще один долгий глоток, и он пожал плечами.

– Конечно. Пока у меня в руке такой стакан… – Он посмотрел на свой стакан. – Если честно, я сказал бы, что растерян. Как будто есть тысяча дорог, из которых надо выбирать, и все они приводят к смерти. Каждый раз, когда я слышу прогноз, который обещает снег, или вижу фонарик, если отключено электричество, я будто оказываюсь в той комнате под теми одеялами.

– С тех пор Рождество уже не будет тем же, правда?

Снова кивок. Джастин осушил свой стакан.

– А ты в последнее время разговаривал с мамой? – спросил Дэвид.

– Нет. Все еще не могу справиться с тем, что произошло.

– Ага. Но прошло двадцать лет. Может, уже пора?

– Вам принести что-нибудь еще? – прервала разговор хорошенькая официантка, подошедшая к их столику.

– Мне можно повторить, – сказал Джастин.

– Я сейчас приду, – произнесла она.

Рокот толпы в баре и эти два парня за столиком постепенно исчезли вместе с шелухой от арахиса и грохочущей музыкой. Хотя мне хотелось увидеть моего мужа, я наткнулась на что-то совершенно другое и неожиданное.

Как будто было мало того, что я увидела о своих детях! Но от того, что было дальше, у меня перехватило дух. Джейкоб, с которым мы были вместе с самой юности, постаревший и сгорбленный. Небритое лицо, кожа, покрытая старческими пятнами и морщинами, потемневший и потухший взгляд – время отпечаталось на нем. Он ел в тишине. Перед ним стояла маленькая настольная елка. На кофейном столике валялись фотографии. Картинки из его жизни.

Я не заметила ничего необычного, пока он не поднялся с места. Ему стоило титанических усилий дойти до кухни. Он волочил правую ногу, она почти не работала. Пальцев на руках не хватало. Я заметила это, но не связала с произошедшим.

– О, Джейкоб, – тихо произнесла я.