Пять поэм

Нам поведал мудрец, клады слов разбирая:
Воцарилась в стране, что прекраснее рая,

Нушабе; за отрадною чашей вина

Круглый год, веселясь, проводила она.

Непорочной газелью бродя по долинам,

Красотою была она схожа с павлином.

И была она, славой сияя большой,

Что мудрец — благонравьем, что ангел — душой.

Ровно тысяча дев с нею было; их лица

Окружали ее, словно лун вереница.

Тридцать тысяч гулямов служило при ней,

Все имели они быстроногих коней.

Но мужам был заказан предел ее крова:

В свой дворец не впустила б она и родного.

Только жены вели ее царства дела,

И к мужам благосклонной она не была.

Все советницы были разумны, — к чему же

Было им помышлять о каком-либо муже?

А гулямы, которыми край был храним,

Проживали в уделах, назначенных им.

Даже к тени дворца иль дворцовой ограды

Не посмели б они устремить свои взгляды.

Но, приказ Нушабе исполняя любой,

За нее они всюду вступили бы в бой.

Царь, приведший войска к этим нивам и водам,

Воздвигая шатер, что был схож с небосводом,

Увидал и луга, и безмерный посев

И спросил, всю окрестность сию оглядев:

«Кто в раю этом правит? Каким властелином

Безмятежность дана этим светлым долинам?»

Отвечали царю: «Все, что в этой стране,—

Вручено небесами прекрасной жене.

Разум зоркой владычицы с мудростью дружен.

А по крови она чище лучших жемчужин.[400]

Сердце чистой — прозрачный, благой водоем,

И печется она о народе своем.

Много мужества в ней; древней былью повеяв,

Говорит ее храбрость о доблести Кеев.

Венценосна она, но не носит венца,

И войска не видали царицы лица.

Есть гулямы при ней. Но ни днем им, ни ночью

Не доступно владычицу видеть воочью.

Много дивных, чья грудь словно нежный жасмин,

Ей во всем помогают. Лишь сахар один

Равен сладостью с этими женами. Люди

Не видали гранатов круглей, чем их груди,

Горностай и шелка в вечной дрожи на них:

Посрамятся, — не ведали нежных таких!

Если б с неба взглянули на них серафимы,—

Тотчас пали бы наземь, любовью палимы.

Блещет каждая в роще и светит в дому,

Как светильник иль солнце, спугнувшее тьму.

Так сияют они, что опасно для ока

Поглядеть на красавиц хотя б издалека.

Кто б их голос услышал в их райском краю,—

Их бы прихоти отдал всю душу свою.

Их в жемчужинах шеи, а уши их в лалах.

Их уста — рдяный дал, жемчуг в ротиках алых.

Чье заклятье над ними — не знаем, но страсть

Не простерла на них свою жаркую власть.

Их приятель — напев, их забвение — в чаше.

Ничего им на свете не кажется краше.

Это воля премудрой и чистой жены

Отгоняет от них сладострастные сны.

И чертоги ее с пышным капищем схожи,

И туда беспрепятственно дивные вхожи.

И она, хоть мужчинам к ней доступа нет,

Каждый день созывает свой царский совет.

У нее во дворце есть большая палата,

Что не только ковром златотканым богата:

Там хрустальный поставлен блистающий трон

И рядами жемчужин он весь окаймлен.

Весь дворец ее блещет каменьев лучами

И, как светоч иль месяц, сияет ночами.

Каждым утром, взойдя на высокий престол,

Взор царица возносит в заоблачный дол.

Всем, кто в этой палате, невестою мнится

Меж невест услужающих эта царица.

И все жены цветут; в созерцанье они

И в веселье проводят счастливые дни.

Но в дремоте своей и за радостным пиром

Розы помнят того, кто сияет над миром.

И жена, чье чело так пристало венцу,

Не жалеет себя в поклоненье творцу

И не спит во дворце, схожем с божеским раем,

В мудрой зоркости. Так же о доме мы знаем,

Что из мраморных глыб. Ночью, словно луна,

Одинокая, в дом этот входит она.

Там за тихим, для всех недоступным порогом

До утра она страждет, склоняясь пред богом.

Лишь ко сну она голову склонит, — и вот

Вскинет снова, как птичка, которая пьет.

И затем в окруженье пери́ она снова

Пьет вино и внимать милым песням готова.

Так она управляет стремлений конем:

В ночь — сюда повернет, а туда — светлым днем.

В ночь молитвам она предана, а с рассветом

Хочет радостной быть — видит благо лишь в этом.

Так ведет меж подруг она круг своих дней.

Пребывают гулямы в заботах о ней».

Искендер, обольщенный такими речами,

Все хотел бы увидеть своими очами.

Вся окрестность цвела, воды мчались по ней,

Дол казался «алхимиков камня» ценней.[401]

За вином, в изобилье таком небывалом,

Искендер отдыхал, наслаждаясь привалом.

Но уже к Нушабе весть пришла во дворец,

Что блестит недалеко румийский венец.

И готовиться стала она к услуженью,

Ибо знала: весь мир — под румийскою сенью.

И, румийцу служа, как царю своему,

Наилучшие яства послала ему.

Кроме птиц для стола и животных отборных,

И коней под седло многоценных, проворных,

Злаки, блеском своим привлекавшие взгляд,

Ароматная снедь и приправы, и ряд

Златокованых чаш, чтоб свершать омовенья,

И плоды и вино, что дарует забвенье,

Мускус, травы, чей дух полон сладостных чар,

За харварами сахара новый харвар,—

Для того, кто царил так премудро и мощно,

От нее привозили и денно и нощно.

Искендеру подарки и яства даря,

Не забыла она и придворных царя.

И, ее благородством пленясь и делами,

Все царицу Берды осыпали хвалами.

Искендер еще больше направить свой путь

К Нушабе захотел, чтоб хоть глазом взглянуть,—

Так ли скрытен дворец в ее райской столице,

Так ли дело правленья покорно царице,

Так ли властна она, так ли облик пригож,

Правда ль слухи о ней, или все это ложь?