Пять поэм

Лишь рассвета войска знамя подняли, — свет
Зачеркнул слово ночи, и, солнцем согрет,

Мозг земли, позабыв о полуночной власти,

Пробудился, чтоб в мире зажечь его страсти.

Птица утра кричала над ширью земной,—

Так под солнцем кричит воспаленный больной.

Царь очнулся, но сердца не отдал тревоге.

Встал он, чистый душою, на божьем пороге.

Он в чертоге молитвы в поклоне поник.

Он своих славословий проверил язык.

Вознесясь всей душой за эдемские рощи,

Он помоги просил, он испрашивал мощи.

И, на бой снаряжаясь, исполненный сил,

За кольчугу он полы свои заложил.

Укрепили престол над слоновьей попоной,

Обнажили мечи на равнине зеленой.

И войска, как во все предыдущие дни,

Разместил государь. На равнину взгляни:

Волны румских рядов, как булатное море,

Мощный замок воздвигли на грозном просторе.

И к булатному замку не стало пути:

Даже пыль меж бойцов не смогла бы пройти.

Все обдумавший рус не разрозненным роем

Растянул свою рать, а рассчитанным строем.

Бубенцы загремели среди кутерьмы

Громких криков, и гневом вскипели умы.

Так сверкали мечи, так метались огнями,

Что с трудом храбрецы управляли конями.

Звуком лука окутан был гулкий простор,

Свист неистовых стрел несся в области гор.

Черепа разлетались под злой булавою,

И над каждой взлетала она головою.

Прытко падала палица; в горестный цвет

Небосвод облекался, стенаньям в ответ.

Так звенели клинки — муравьиные крылья,

Что и крылья орлов их страшились насилья.

Чаши копий, склоняемых снова и вновь,

Проливали на стяги пунцовую кровь.

Все копыта коней стали словно рубины.

Потники́ заалели и конские спины.

Копья множество звезд зажигали в щитах,

И сомкнул все щиты неожиданный страх.

Слитков тягостных рой так был грозен и пылок,

Что земля стала тьмой погребальных носилок.

Был снесеньем голов каждый меч обуян.

За тюльпаном в пыли рос кровавый тюльпан.

Как двужалые стрелы, смертельное жало

В грудь направленных копий тела прошивало,

И сжимаемый в длани поспешный кинжал,

Словно яростный змей, много жизней стяжал.

Сколько мертвых легло на дороге булата!

Не земля ль в Судный день мертвецами разъята?

И казалось, что русы всем гибель несут,

Всем румийцам последний назначили суд.

С мощью русов смешалась румийская сила,

Как на лике невесты бакан и белила.

Искендер был в бою, словно слон боевой.

Он метал во врага дротик яростный свой.

Он сверкал, словно слон, потрясающий брони,

Он кипел, словно лев, в яром вихре погони.

Это слон, пред которым робеют слоны.

Это лев, для которого львы не страшны.

Царь, вонзая в коня заостренное стремя,

Бил мечом и разил мощных недругов племя.

Для разгрома врага ждал он должной поры:

Выйдет счастья звезда из-за темной горы.

Исчисляя созвездья царя Искендера,

Не бросал звездочет своего угломера.

Разгадав, что в грядущем не кроется туч

И что меч шаханшаха — сокровищниц ключ,—

Он сказал Искендеру: «К последнему бою

Устремляйся. Победа, о царь, за тобою!»

Закипел государь, как взволнованный Нил,

Наземь славу врага, закипев, уронил.

Стал он огненным змеем, который во власти

Всех врагов своих сжать в огнедышащей пасти.

Искендер новой славой увенчанным стал,

Испытал пораженье могучий Кинтал.

Искендер своих войск неуклонным напором,

Непредвиденным, жарким, стремительно скорым,

В бегство бросил врага. Покорившийся мир

Дал царю Искендеру господства потир.

Искендер, проскакав над кровавой землею,

Стиснул шею Кинтала аркана петлею.

Тут румиец любой много пота извел

И в отместку теперь в кровь окрашивал дол.

Столько шей разрубили мечом безучастным,

Что багрец расхотел быть приманчиво красным.

Из буртасов и русов, по слову певцов,

Десять тысяч пленили храбрейших бойцов,

Пали прочие в битвах. А славы достойны

Были все! Неизбежно безжалостны войны!

Иль стрела, или меч их прикончили дни.

Уцелели немногие: скрылись они.

Нет, не столько добычи пришлось Искендеру,

Чтобы люди смогли указать ее меру!

Нес верблюд за верблюдом, качаясь, пыля,

Жемчуг, золото, лалы, камку, соболя.

Царь врага одолел. Как всегда, как бывало,

Словно роспись красивая, все засверкало.

Царь на землю сошел с боевого седла:

Царь довел до конца боевые дела.

И опять перед божьим поник он порогом:

Он — ведь только лишь прах. Все содеяно богом.

И когда всеблагому вознес он хвалу,

Он дары положил в неимущих полу.

Нет грозящих врагов! Нет веселью преграды!

Царь возжаждал покоя, возжаждал услады.