Пять поэм

В этой части, благому отдавшись труду,
Я по слову дихкана свой сказ поведу.

Так вписал в его книгу калам его строгий:

Ночью первою Урдибехишта Двурогий[437]

В область Мрака вступил. Тиховейная тьма —

Благодатный покой для людского ума.

И ключом золотым за́мок тьмы отмыкая,

Ты увидишь: лежат самоцветы, сверкая.[438]

Если к влаге живой ты приникнуть готов,—

Ты обязан преддверья задернуть покров.

В омовенья часы[439]

всем на свете знакомаТкань сапфирного цвета вокруг водоема.

В день, когда Искендер, все покинув дела,

Устремился туда, где раскинулась мгла,

Стал он с месяцем схож, что на небе просторном

Был похищен драконом огромным и черным.

Хызру-вестнику царь повелел на пути

Мчаться вдаль и ручей, если сможет, найти.

Чтобы войску скорей оказал он помогу

И скорей отыскал к водопою дорогу,—

Царь коня своего отдал Хызру; огнем

Был серебряный конь, так мы скажем о нем.

Хызру царь дал и яхонт: во тьме он светился,

Если ключ иль ручей где-то рядом ютился.

Молвил вестнику Властный: «Ты будешь один

На безвестном пути; ты — его господин.

Направляя то вправо, то влево поводья,

Ты оглядывай мрак, словно ширь половодья.

Этот яхонт блестящий не лжет никогда:

Пред тобою заблещет живая вода.

Светлой влаги испив, мне укажешь дорогу,

И тебя я прославлю, покорствуя богу».

И разведчик в плаще изумрудном коня

Устремил в черноту беспросветного дня.

Одинокий, заботясь о деле высоком,

Он оглядывал мглу испытующим оком.

И казалось: весь край беспросветен и пуст.

Не имелось воды для взыскующих уст.

Но внезапно зажегся в руке его камень,

И вдали заструился серебряный пламень.

Светлый ключ отыскался в пристанище мглы,

Как руда серебра меж расселин скалы.

Но водой ли была нить алмазная эта?

Мнился дивный источник сиянием света.

И подобен он звездному был серебру,

Если звезды мерцают, сияя, к утру.

Он подобен был месяцу ночью дремучей,

Если месяц горит, не скрываемый тучей.

Трепетал, словно ртуть, его влажный огонь,

Если ртуть паралитик возьмет на ладонь.

Что могло быть сравнимо с его чистотою,

С чистотой его тою, — такою святою?!

Что могло бы гореть столь же чистым огнем?

Он — вода, он — огонь, — можно молвить о нем.

И у вестника счастьем блеснули зеницы.

Осмотрел он поток, что светлее денницы,

И с коня он сошел, снял одежду, в родник

Погрузился, затем, наклонивши свой лик,

Выпил влаги, светившейся в черной пустыне.

Вечной жизни он был удостоен отныне.

И коня он омыл; дал испить заодно,—

В серебро было чистое влито вино.[440]

Снова сел он в седло, и, вниманье удвоя,

Не спускал он очей с ясных струй водопоя.

Как подъедет Владыка, он молвит ему:

«Вот родник вечной жизни, пронзающий тьму»,

Но едва от ключа взор отвел он устало

И затем оглянулся, — потока не стало.

В мысли Хызра мелькнуло — он знал обо всем:

«Не дано Искендеру узреть водоем».

Не от страха пред Властным, а следуя року,

Скрылся он от царя вслед благому потоку.

Но меж древних румийцев другие слова

Обо всем происшедшем сказала молва.

Говорили, что с Хызром — он ехал далече —

У ключа был Ильяс. Так вещали о встрече:

У источника встретясь, за Хызром Ильяс

Тотчас спешился. Взяв свой дорожный припас,

Оба вскрыли сумы, как и все признавая,

Что с едою приятна вода ключевая.

Вместе с хлебом, что сладостней мускуса пах,

И сушеная рыба была в их сумах.

И один из мужей, воле неба в угоду,

Уронил свою рыбу в студеную воду.

И, жалея о снеди, в нежданной беде,

Он спеша наклонился к алмазной воде,

И, найдя свою рыбу подвижной, живою,—

Был внезапно он вестью пронзен огневою.

Он постиг — помогла ему в этом беда:

Перед ним трепетала живая вода.

И пригоршню испивши воды быстротечной,

Жизнью был одарен этот праведник вечной.

Все поведал он другу; к ручью бытия

Тот склонился и также хлебнул из ручья.

Не дивись, что источник воды животворной

Сделал мертвую рыбу живой, нетлетворной,

Ты дивись: эта рыба сумела сказать,

Что таится в ключе вечных дней благодать.

Но о светлом ручье, о вещании рыбы

Вы в сказаньях арабов иное нашли бы:

Далеко от персидских и румских очей

Укрывался во тьме животворный ручей.

Если ж светлый ручей притаился под прахом,

Не томись в бездорожье мучительным страхом.

Двое спутников, чудо нашедших вдвоем,

Не сказали другим про благой водоем.

И помчались в восторге, не ведая горя:

В степи — Хызр, а Ильяс прямо к берегу моря.

Хоть источник один даровал им зерно,

Было мельницы две этим светлым дано.[441]

Твердо царь нес во тьме и труды и лишенья.

Он источника ждал; полон был предвкушенья:

У потока приляжет его голова,

Вырастает всегда близ потока трава.

Сорок дней, словно тень, он скитался, но тени

На родник все ж не бросил. Росли его пени.

Верно, сердце в нем было — пылающий лал:

Он, скитаясь в тени, сердцу тени желал.

Но ведь свет, а не тень, во́ды жизни сулили,

Хоть ключи с тенью сладостной говор свой слили.

Но пускай все ключи с тенью слили свой свет,

У источника радости тени ведь нет.

Но скажи: если с радостью слился источник,

Почему же в тени этот скрылся источник?

Что же! Тень для источника лучше, чем пыль.

Пыль — мутна, тень — студена.[442] Иль это — не быль?

Маял мрак; не внимал государя хотенью,

И царю в сей тени вся земля стала тенью.

Он к источнику жизни хотел бы припасть,

Ведь грядущая смерть всем живущим не сласть.

Но на страшном пути все казалось превратно!

И коня своего повернул он обратно.

Одного он желал на ужасной земле:

Выйти к свету! Не быть в этой тягостной мгле!

И во мраке предстал ему ангел, и в длани

Взял он длани царя. «Неуемных желаний,—

Он сказал, — ты исполнен. Обрел ты весь свет,

Но тебе утоления все еще нет».

Он, вручив ему камешек, молвил: «Высоко

Чти сей дар и храни — он дороже, чем око.

Между каменных гор камень, волей небес,

Ты сыщи; одинаков быть должен их вес.

Только камнем, вот этому камешку равным,

От страстей исцеляться дано неисправным».

Малый камешек взял Искендер, — и во тьме

Скрылся ангел, как образ, мелькнувший в уме.

Взор вперяя во мрак, торопился Великий,

И сжималось усталое сердце Владыки.

И услышал он голос, гудящий во мгле:

«Все указано смертным на бренной земле.

Искендер к роднику не допущен был роком.

Ключ бессмертия Хызру дался ненароком.

Искендер безнадежно взирает во тьму.

Хызру тьма не преграда. Все ясно ему.

Над халвой у печи гнутся многие люди,

Но халву — одному преподносят на блюде».

Голос новый: «Румийцы! Взгляните окрест:

Мелких камешков россыпь — богатство сих мест!

Кто возьмет этих камешков, горько застонет;

Еще горше застонет, кто вовсе не тронет».

Драгоценною галькой, под пологом тьмы,

Много воинов смело набили сумы.

Всех чудес вещей тьмы я открыть не во власти:

Я ведь вам и десятой не высказал части.

Звука страшной трубы я для вас не явил,—

И пред вами во тьме не предстал Исрафил.[443]

Дал рассказчик другой этим копям начало.

К ним опять приступать никому не пристало.

Не сумев из ключа светлых струй зачерпнуть,

Царь к источнику света направил свой путь.

И, покорствуя воле великой и строгой,

Шло румийское войско обратной дорогой.

Прежний путь без труда довелось им найти;

Был указчик у них на обратном пути:

Сорок дней за собой их вела кобылица,

И редеющей тьмы показалась граница.

И возник из-за туч блеск отрадных лучей.

Царь, ключа не найдя, пролил слезный ручей.

Он за чуждым бежал. Все мы ведаем сами:

Лишь свое отыскать нам дано небесами.

Что радеть нам о счастье, ища свой удел,

Не всегда ль наш удел сам о смертных радел?

Ты не сей для себя: ведь благого удела

Мы не знаем конца, мы не видим предела.

Те, что были пред нами — сажали сады,

Мы, пришедшие следом, вкушаем плоды.

Нам на благо пошли миновавших раденья,

Для грядущих должны мы творить насажденья.

Посмотри, как посевы повсюду взошли!

Друг для друга мы сеем на нивах земли.