Пять поэм

Неким утром, лишь солнце украсило мир,
Искендер для ученых устраивал пир.

Он мутрибу сказал: «Я делами сегодня
Не займусь. Пировать мне сегодня угодней.

За Сократом пошли.[459] Пусть прибудет Сократ.
Отрешившись от благ, всех мудрей он стократ».

И пред тем, кто для всех мог являться примером,
Встал посланец: «Я послан царем Искендером.

Чтоб свой кубок наполнить, явись, о мудрец,
Приодевшись поспешно, в Хосроев дворец».

Но отшельник, согласно своим поученьям,
Не склонился нимало к его обольщеньям.

Он сказал: «Должен так ты царю донести:
Ты того не ищи, чего нет на пути.

Я — не здесь, где царит Искендера величье.
Здесь — не я. Перед вами — одно лишь обличье.

Тот, кто господу служит, кто чище огня,
Из чертогов господних добудет меня».

Сей ответ, словно нить просверленных жемчужин,
Принял царь, хоть иной был душе его нужен.

Понял Властный: Сократ — отрешенья свеча,
Что горит, из безлюдья сиянье меча.

Этот блеск только тот примет в жадные очи,
Кто, как месяц, не спит в продолжение ночи.

Искендер приобрел многославный престол
И в желаньях своих он лишь к истине шел.

И всегда каждый муж, обладающий знаньем,
Хоть коротким ему угождал назиданьем.

И хоть много в подарок он принял речей,
Так не радовал сердце подарок ничей,

Как подарок, идущий к нему от Сократа:
Речь Сократа была трезвым знаньем богата.

Он решил, чтобы все же в сегодняшний день
Был Сократ приведен под высокую сень.

Доложили царю: «Нет безлюдней безлюдий,
Чем Сократа приют. Что отшельнику люди!

Так ушел он от мира, от всех его дел,
Что как будто гробница — Сократа удел.

Без родных и друзей он живет, беспечален,
В нищем доме, похожем на камни развалин.

Мог бы, ведает он, весь помочь ему свет,
Но на свет не намерен он выглянуть, нет!

В грубой ткани бродя, не желая атласа,
Ежедневно постясь, не вкушает он мяса,

И на целые сутки довольно ему
Только горстки муки. Больше пищи — к чему?

Только господу служба Сократа знакома.
Для людей у Сократа не будет приема».

Знать, решил он: «Души суетой не займи!» —
Не ему ль подражая, живет Низами?

Так твердили о том, чья высокая вера
Больше прежнего к старцу влекла Искендера.

Так вот люди всегда: не забудут они
Пожелавших забыть их докучные дни,

К тем, что мира бегут в беспрестанной боязни,
Люди часто полны все растущей приязни.

Лишь покинул Сократ человеческий род,
Стал Сократа искать ионийский народ.

Все хотел государь быть с премудрым Сократом.
Все не шел во дворец ставший звездам собратом.

Хоть желанье царя все росло и росло,
Был упорен добро распознавший и зло.

Но хоть долго к царю не являл он участья,
Верил царь Искендер в свет всегдашнего счастья.

Из придворных людей, окружающих трон,
Выбрал милого сердцу наперсника он

И послал к мудрецу со словами своими,
Чтоб Сократа потайно порадовать ими.

Вот слова государя: «Не с давних ли пор
Я желаю с тобою вести разговор?

Почему же, скажи, ты всегда непреклонен
И не внемлешь тому, кто к тебе благосклонен?

Что ж ты в бедном углу мой отринул чертог?
Дай ответ, чтоб я сердцем постичь его смог.

Правоты своей выскажи веское слово,
Дабы в прежней нужде не остался ты снова».

И к Сократу пошел с тайной речью гонец,
И слова государя прослушал мудрец.

И, в познаньях своих слывший в Греции дивом,
Так промолвить в ответ он почел справедливым:

«Хоть призыв государя почетен вполне,
Но худое и доброе явственно мне.

«Не иди, — я рассудка внимаю совету,—
В царском сердце любви не отыщешь примету».

Я вещание разума в явь претворил.
Ни к кому для забавы не шел Гавриил.[460]

Я пошел бы к царю, вне испытанных правил,
Но ведь весть без ключа он в приют мой направил.

Если мускус в мешочке, как водится, сжат,
Нам вещает о скрытом его аромат.

Сердце — пастырь любви, кроме дружеской речи
И другое таит, если ждет оно встречи.

Если верное сердце любовью полно,
То учтивей учтивости будет оно.

Те, кто близки царю и пируют с ним рядом,
На кого государь смотрит ласковым взглядом,

На меня мечут взоров недобрый огонь,
Потому-то и стал мой прихрамывать конь.

Видно, царь на пирах под сверкающим кровом
Никогда не почтил меня благостным словом,

Потому что для многих, кто близки царю,
В мире светочем радостным я не горю.

Знаю: сердцу царя ясно видимы люди,
Но оно видит в них только праведных судей.

Коль приветна к тебе речь придворных вельмож,
И Владыке ты будешь казаться пригож.

Коль к тебе речь придворных враждебна сугубо,
То с тобой и Владыка обходится грубо.

Если свод без ущерба, то будут ясны
И пленительны отзвуки каждой струны.

Если в своде ущерб, — свод ответит не верно,
И звучать будет лад самый ласковый скверно.

Зло и правда — все то, что мы видим в пути,—
К Властелину дворца призывает идти.

Но вельможи твои с важным саном и с весом
Не допустят Сократа к пурпурным завесам.

Посуди, государь, в этой буре морской
Как же мне поспешать в твой дворцовый покой?

Море вспомнил я тотчас: простор его дружен
С драгоценною россыпью скрытых жемчужин,

На которые когти направил дракон.
Кто к жемчужинам ринется? Яростен он.

Как я к свету пойду, — к свету царской короны?
Ведь вокруг меня будут одни «пошел-воны»[461].

Все они, пред царем искажая мой лик,
Вред наносят себе, и ущерб их велик.

Царь! О людях забыл, об укоре их строгом
Раб, стоящий в служенье пред господом богом.

И в служении этом — наставник я твой.
Во дворце же — твоим стану робким слугой.

Посуди, государь, к мыслям чистым причисли
Правоту этой свыше ниспосланной мысли».

И посланец, к царю возвратившись едва,
Наизусть повторил золотые слова.

Сняв с жемчужин покров, — где им сыщется мера? —
Наполнять стал он ими полу Искендера.

Но на россыпь сокровищ, безвестную встарь,
На метанья жемчужин обиделся царь.

Захотел он всем этим разящим укорам
Дать отпор. Устремлялся к разумным он спорам.

Молвил царь: «Он доволен жилищем в тиши.
Что ж, пойдем, и его мы отыщем в тиши».

И нашел дивный клад он в приюте убогом,—
В том, где горстка муки говорила о многом.

Спал, забывший мирское, не знавший утрат,
На земле, скрывшись в тень, безмятежный Сократ.

Царь, немного сердясь, мудреца, что покою
Предался, — пробудил, тихо тронув ногою.

«Встань, — он молвил, — поладить хочу я с тобой,
Чтобы стал ты богат и доволен судьбой».

Рассмеялся мудрец от надменного слова:
«Лучше б ты поискал человека другого.

Тот, кто счастлив крупинкой, — скажу я в ответ,—
Вкруг тебя словно жернов не кружится. Нет!

Мне лепешка ячменная — друг неизменный.
Что ж стремиться мне к булке пшеничной, отменной?

Без единого шел я по свету зерна.
Мне легко. Мой амбар! В нем ведь нет ни зерна!

Мне соломинка в тягость, — к чему же мне время
То, когда мне вручат непомерное бремя!»

Вновь сказал Повелитель: «Взалкавший добра!
Ты хотел бы чинов, жемчугов, серебра?»

Молвил мудрый: «Не сходны желания наши.
Нам с тобой не вздымать дружелюбные чаши.

Я богаче тебя, подвиг светлый верша.
Я — в посту, а твоя ненасытна душа.

Целый мир присылает тебе обольщенья,
Все ж ты нового ждешь от него угощенья.

Мне же в холод и в зной это рубище, царь,
Так же служит сейчас, как служило и встарь.

Ты несешь бремена́, но исполнен пыланья.
Для чего же мои хочешь ведать желанья?»

И сказал Искендер, что-то в мыслях тая:
«Ты скажи мне, кто ты и скажи мне, кто я?»

Отвечал мудрых слов и познанья хранитель:
«Я — дающий веленья, а ты — исполнитель».

И вскипел государь. Сколько дерзостных слов!
Стал искать Искендер их укрытых основ.

И промолвил премудрый, по слову поверий:
«Пред венчанным раскрою закрытые двери.

Я рабом обладаю. Зовут его — страсть.
Крепнет в сердце моем над служителем власть.

Перед этим рабом ты склонился, о славный!
Пред слугою моим, ты — служитель бесправный».

Царь, проникший в слова, обнажившие зло,
Помутился, в стыде опуская чело,

После вымолвил так: «Не чело ль мое светом
Говорит, что служу я лишь чистым заветам?

Чистый чистых укором не трогай. Внемли:
Не уснувши навеки, не пробуй земли».

Серебром был ответ с неприкрытою сутью:
«Ты ушей не зальешь оглушающей ртутью,

Если разум твой чист, если мысли чисты,
Для чего стал животному родственен ты?

Лишь оно в быстром стаде без гнева и злобы
Разбудить человека ногою могло бы.

Ведь нельзя же мыслителя сон дорогой
Прерывать, о разумный, небрежной ногой!

Тем разгневался ты, что я в дремной истоме,
Но ведь сам, государь, ты находишься в дреме.

Правом барса владея, напрасно готов
Ты, в дремоте, бросаться на бдительных львов,

Где-то мчится, тебя привлекая, добыча.
Но ведь я, о стрелок, не такая добыча»,

Речь Сократа провеяла, жаром дыша.
Стала воску подобна Владыки душа.

Хорошо не закрыть пред наставником слуха,
Чтоб Сократ вдел кольцо в его царское ухо!

И к себе мудреца смог он речью привлечь,
И приязненной стала подвижника речь.

Из возвышенных мыслей, премудрым любезных,
Он явил целый ряд Искендеру полезных:

«Ты ведь создал железное зеркало. В нем
Отразился твой ум светозарным огнем;

Ты и душу свою[462] мог бы сделать прекрасной,
Словно зеркало чистой, как зеркало ясной.

Если встарь сотворил ты железную гладь,
Чтобы в ней, нержавеющей, все отражать,—

С сердца ржавчину счисть, — и в пути ему милом
Повлечется оно лишь к возвышенным силам.

Очернив свои злобные замыслы, ты
Мигом сердце очистишь от злой черноты.

Ад всем замыслам черным — пособник нелживый.
Но ведь зиндж, государь, продавец несчастливый.

Черным зинджем не стань. Позабыть бы их всех!
Только помни, о царь, их сверкающий смех.

Если черным ты стал, ты сгори, словно ива[463],
Ею зиндж побелил свои зубы на диво.

Некий черный в железо посмотрится, но
Там сверкнет его сердце. Так чисто оно.

Древний молвил водитель: да ведает всякий,—
Животворный ручей протекает во мраке.

Грязь покинь, чтоб очиститься, как серебро.
У него поучись, если любишь добро.

Если ум ты очистишь, не дашь его сквернам,
Он потайного станет хранителем верным,

Он молитве предутренней келью найдет,
Он, пронзив небосвод, свой продолжит полет.

Хоть завесу ты можешь убрать от оконца,
Свет, идущий в оконце, зависит от солнца.

Знай, светильника свет подаяньем живет,
Устремляясь к нему, ветер пламень убьет.

Ты неси паланкин, полный солнечным светом,
И любовь на любовь твою будет ответом.

От колючек и сора очистивши вход,
Жди царя. Кто же дерзко его позовет?

На охоту он выедет, и по дороге
Чистоту на твоем он увидит пороге.

И, поняв, что он гость, в твой заехавший край,
Ты нежданному гостю хвалы воздавай.

И, запомнив: смиренье всего нам дороже,—
Ты венца не проси и покорности тоже.

Будь лишь духом на пире, не знающим зла.
Знай, привратник на пир не пускает тела.

Обувь пыльную скинь, ты ходил в ней дотоле
По земле. Ты воссядешь на царском престоле.

Сотрапезник царя, распростившийся с тьмой!
Ногти хною укрась и ладони омой.

Коль сидеть близ царя станет нашим уделом,
Самый смелый из нас мигом станет не смелым.

Для престола царя даже яростный лев
Стал опорой,[464] от страха навек замерев.

Кто вошел бы к тебе не по должному чину,
Получил бы удар от привратника в спину.

Но взгляни! Пред тобою нездешний престол.
С бедным сердцем людским ты к нему подошел.

Если к этому, царь, подошел ты престолу,
Стань рабом, опусти свою голову долу.

Если ж нет, — ну так что ж! Ты — владыка царей.
Что за дело тебе до собак сторожей!

Не сердись, если я по горячему нраву
Был неласков с тобой, не вознес тебе славу.

Стало сердце мое горячее огня
И, чтоб небо проведать, ушло от меня.

Но вернулось оно из-под блещущих арок,
И гостинец его дал тебе я в подарок».

Смолк премудрый, окончивши слово.
Горя, Это слово дышало в душе у царя.

Словно солнце светя, с озарившимся ликом
Царь на пир возвратился в волненье великом.

И все мысли, что высказал нищий мудрец,
Записал чистым золотом лучший писец.