Пять поэм

Благодатной звезды стало явно пыланье.
Царь направился в путь, в нем горело желанье

Видеть город в пределах безвестной земли.
Все искали его, но его не нашли.

И завесы пурпурные ставки царевой
Повлекли на верблюдах по местности новой.

Целый месяц прошел, как построили вал,
И в горах и в степях царь с войсками сновал.

И открылся им дол, сладким веющий зовом,
Обновляющий души зеленым покровом.

Царь глазами сказал приближенным: «Идти
В путь дальнейший — к подарку благого пути!»

И порядок, минуя и рощи и пашни,
Встретил он и покой,[472] — здесь, как видно, всегдашний:

Вся дорога в садах, но оград не найти.
Сколько стад! Пастухов же у стад не найти.

Сердце царского стража плода захотело.
К отягченным ветвям потянулся он смело

И к плоду был готов прикоснуться, но вдруг
Он в сухотке поник, словно согнутый лук.

Вскоре всадник овцу изловил и отменно
Был наказан: горячку схватил он мгновенно.

Понял царь назиданье страны. Ни к чему
Не притронулся сам и сказал своему

Устрашенному воинству: «Будут не рады
Не отведшие рук от садов без ограды!»

И, помчавшись, лугов миновал он простор,
И сады, и ручьев прихотливый узор.

И увидел он город прекрасного края.
Изобильный, красивый, — подобие рая.

К въезду в город приблизился царь.
Никаких Не нашел он ворот, даже признака их.

Был незапертый въезд как распахнутый ворот.
И со старцами царь тихо двинулся в город.

Он увидел нарядные лавки; замков
Не висело на них: знать, обычай таков!

Горожане любезно, с улыбкой привета,
Чинно вышли навстречу Властителю света.

И введен был скиталец, носивший венец,
В необъятный, как небо, лазурный дворец.

Пышный стол горожане накрыли и встали
Пред столом, на котором сосуды блистали.

Угощали они Искендера с мольбой,
Чтоб от них он потребовал снеди любой.

Принял царь угощенье. На светлые лица
Он взирал: хороша сих людей вереница!

Молвил царь: «Ваше мужество, — странно оно.
Почему осторожности вам не дано?

Сколько видел я ваших домов, на которых
Нет замков! Позабыли вы все о затворах.

Столько дивных садов, но они без оград!
И без пастырей столько кочующих стад!

Сотни тысяч овец на равнине отлогой
И в горах! Но людей не встречал я дорогой.

Где защитники ваши? Они каковы?
На какую охрану надеетесь вы?»

И страны справедливой старейшины снова
Искендеру всего пожелали благого:

«Ты увенчан творцом. Пусть великий творец
Даст Властителю счастье, как дал он венец!

Ты, ведомый всевышним, скитаясь по странам,
Имя царское славь правосудья чеканом.

Ты спросил о добре и о зле. Обо всем
Ты узнаешь. Послушай, как все мы живем.

Скажем правду одну. Для неправды мы немы.
Мы, вот эти места заселившие, все мы —

Незлобивый народ. Мы верны небесам.
Что мы служим лишь правде, увидишь ты сам.

Не звучат наши речи фальшивым напевом,
Здесь неверность, о царь, отклоняется с гневом.

Мы закрыли на ключ криводушия дверь,
Нашей правдою мир одолели. Поверь:

Лжи не скажем вовек. Даже в сумраке дремы
Неправдивые сны нам, о царь, незнакомы.

Мы не просим того, что излишне для нас.
Этих просьб не доходит к всевышнему глас.

Шлет господь нам все то, что всем нам на потребу.
А вражда, государь, нежелательна небу.

Что господь сотворил, то угодно ему.
Неприязни питать не хотим ни к чему.

Помогая друзьям, всеблагому в угоду,
Мы свою не скорбя переносим невзгоду.

Если кто-то из нас в недостатке большом
Или малом и если мы знаем о том,

Всем поделимся с ним. Мы считаем законом,
Чтоб никто и ни в чем не знаком был с уроном.

Мы имуществом нашим друг другу равны.
Равномерно богатства всем нам вручены.

В этой жизни мы все одинаково значим,
И у нас не смеются над чьим-либо плачем.

Мы не знаем воров; нам охрана в горах
Не нужна. Перед чем нам испытывать страх?

Не пойдет на грабеж нашей местности житель.
Ниоткуда в наш край не проникнет грабитель.

Не в чести ни замки, ни засовы у нас.
Без охраны быки и коровы у нас.

Львы и волки не трогают вольное стадо,
И хранят небеса наше каждое чадо.

Если волк покусится на нашу овцу,
То придет его жизнь в миг единый к концу.

А сорвавшего колос рукою бесчестной
Настигает стрела из засады безвестной.

Сеем мы семена в должный день, в должный час
И вверяем их небу, кормящему нас.

Что ж нам делать затем? В этом нету вопроса.
В дни страды ячменя будет много и проса:

С дня посева полгода минует, и знай,
Сам-семьсот со всего мы сберем урожай.

И одно ль мы посеем зерно или много,
Мы, посеяв, надеемся только на бога.

Наш хранитель — господь, нас воздвигший из тьмы,
Уповаем всегда лишь на господа мы.

Не научены мы, о великий, злословью.
Мы прощаем людей, к ним приходим с любовью.

Коль не справится кто-либо с делом своим,
Мы советов благих от него не таим.

Не укажем дорог мы сомнительных людям.
Нет смутьянов у нас, крови лить мы не будем.

Делит горе друг с другом вся наша семья,
Мы и в радости каждой — друг другу друзья.

Серебра мы не ценим и золота — тоже.
Здесь они не в ходу и песка не дороже.

Всех спеша накормить — всем ведь пища нужна,—
Мы мечом не попросим пригоршни зерна.

Мы зверей не страшим, как иные, и, чтобы
Их разить, в нашем сердце не сыщется злобы.

Серн, онагров, газелей сюда иногда
Мы из степи берем, если в этом нужда.

Но пускай разной дичи уловится много,
Лишь потребная дичь отбирается строго.

Мы ненужную тварь отпускаем. Она
Снова бродит в степи, безмятежна, вольна.

Угождения чрева не чтя никакого,
Мы не против напитков, не против жаркого.

Надо есть за столом, но не досыта есть.
Этот навык у всех в нашем городе есть.

Юный здесь не умрет. Нет здесь этой невзгоды.
Здесь умрет лишь проживший несчетные годы.

Слез над мертвым не лить — наш всегдашний завет —
Ведь от смертного дня в мире снадобья нет.

Мы не скажем в лицо неправдивого слова,
За спиной ничего мы не скажем иного.

Мы скромны, мы чужих не касаемся дел.
Не шумим, если кто-либо лишнее съел.

Мы и зло и добро принимаем не споря:
Предначертаны дни и веселья и горя.

И про дар от небес, про добро и про зло,
Мы не спросим: что это? Откуда пришло?

Из пришельцев, о царь, тот останется с нами,
Кто воздержан, кто полон лишь чистыми снами.

Если наш он отринет разумный закон,
То из нашей семьи будет выведен он».

Увидав этот путь благодатный и правый,
В удивленье застыл Искендер величавый.

Лучших слов не слыхал царь земель и морей,
Не читал сказов лучших он в Книге царей.

И промолвил себе сей венец мирозданья:
«Эти тайны приму, как слова назиданья!

Полно рыскать в миру. Мудрецам не с руки
Лишь ловитвой гореть, всюду ставить силки.

Не довольно ль добыч? От соблазнов свободу
Получил я, внимая благому народу.

В мире благо живет. Ты о благе радей.
К миру благо идет лишь от этих людей.

Озарился весь мир перед нами — рабами,
Стали мира они золотыми столпами.

Если правы они, ложь свою ты пойми!
Если люди они, нам ли зваться людьми?

Для того лишь прошел я по целому свету,
Чтоб войти напоследок в долину вот эту!

О звериный мой нрав! Был я в пламени весь.
Научусь ли тому, что увидел «я здесь?!

Если б ведать я мог о народе прекрасном,
Не кружил бы по миру в стремленье напрасном.

Я приют свой нашел бы в расщелине гор,
Лишь к творцу устремлял бы я пламенный взор,

Сей страны мудрецов я проникся бы нравом,
Я бы мирно дышал в помышлении правом».

Умудренных людей встретив праведный стан,
Искендер позабыл свой пророческий сан.

И, узрев, что о нем велика их забота,
Им даров преподнес он без меры и счета,

И оставил он город прекрасный. Опять
Дал приказ он по войску в поход выступать.

Шелк румийских знамен, весен сладостных краше,
Запестрел, словно шелк, изготовленный в Ваше.

Потекло по стране, как течет саранча,
Войско Рума, в шелка всю страну облача.

И скакал Искендер через рощи и чащи,
И несчастных людей отвращал от несчастий.