Пять поэм

О хаджа горделивый, хотя бы на краткие дни
Людям благо подай, рукавом ты над миром взмахни!

Будь не горем для всех, а блаженством живительным, коим

Утешают скорбящих. Отрадою будь и покоем.

Все в великом вниманье, и ты все величье души

На служение бедным направить, хаджа, поспеши.

Соломоново царство ты ищешь напрасно: пропало.

Царство есть, но ведь знаешь: царя Соломона не стало.

Вспомни брачный покой, что украсила пышно Азра,

Где влюбленный Вамик пировать с ней хотел до утра.

Только брачный покой, только кубки остались златые.

А Азра и Вамик — погребли их пределы чужие.

Хоть немало столетий над миром проплыло, мы зрим,—

Он такой же, как был; ни на волос не стал он другим.

Как и древле, земля нам враждебна. И все год из года

Нас карает палач — многозвездный простор небосвода.

С миром злобным дружить разве следует смертным сынам?

Он всегда изменял. Разве он не изменит и нам?

Прахом станет живущий на этом безрадостном прахе.

Прах не помнит о всех, на его распростершихся плахе.

Облик живших скрывается в зелени каждой листвы.

Пядь любая земли — некий след венценосной главы.

Нашу юность благую мы отдали миру. За что же

Нам он старость дает и ведет нас на смертное ложе?

Ведь всегда молодым оставался прославленный Сам,

Хоть склонял свои взоры он к сына седым волосам.[102]

Синий купол бегущий свой круг совершает за кругом,

В вечном споре с тобою, твоим быть не хочет он другом.

То он в светоча мира мгновенно тебя обратит,

То в горшечника глину надменно тебя обратит.

На двуцветном ковре[103]

быстросменного мира, в печалиВсе, что дышат на нем, все стремятся в безвестные дали.

По равнине идущие молвили: «Счастливы те,

Что по морю плывут, — все твердят о его красоте».

Те, что на море страждут, сказали: «О, если бы ныне

Мы могли находиться в спокойной безводной пустыне!»

Все, живущие в мире, встречают опасные дни.

На воде и на суше злосчастия терпят они.

Юных дней караван на заре поднимается рано.

Но ведь кончится путь. Не сберечь нам поклаж каравана.

От верблюдов отставший, из города юности ты

Будешь изгнан в предел, где стареют людские черты.

Но на всех утомленных во тьме наступающей ночи

Из нездешних пространств уж глядят благосклонные очи.

Трон покинь. Ведь тщеславье опаснее многих сует.

Это — черная тень, от тебя заградившая свет.

Ты отдался утехам, конца им не зная и края,

Ты живешь и играешь, о горестях будто не зная.

Синий купол, вращаясь, похож на забаву, но он

Не для наших забав, не для наших утех укреплен.

До пришествия разума в мире царила беспечность.

О, какая в тебе благодатная сила, беспечность!

Ясный разум взглянул на вершину созданий творца,

И владычество радости тотчас достигло конца.

Не от знанья беспечна мелькающих дней скоротечность.

Безрассудства, возникнув и множась, рождают беспечность.

О беспечность, очнись, очини поскорее калам,

И царапай листок, и предайся отрадным делам.

Будь меж теми, чья мудрость известна от края до края,

Стан людей просвещенных с отрадой рукой обнимая.

Если с добрым мы дружим, то добрый нам выпадет час;

И поможет нам друг, и все нужное будет у нас.

Где же скрылись все добрые? Встречусь ли я хоть с единым?

Стол, что медом прельщал, ныне сделался ульем пчелиным.

Где ж теперь человечность? Ужель удалилась навек?

Человека любого страшится любой человек.

Где ж познание то, что в сердцах человечьих блистало?

Человеческих свойств в человеке давно уж не стало.

Скрылся век Соломона. О смертный, вокруг посмотри!

Где теперь человек? Он исчез. Он — бесследней пери́.

Хоть дыханье мое слиться с общим дыханьем хотело,

Все же, бегство избрав, совершил я хорошее дело.

Где бы тень я сыскал, что явилась бы тенью Хумы?

Где бы верность нашел? Где бы честные встретил умы?

Если б сеяли верность, прекрасными стали бы нравы.

Надо верность хранить — вот что чести достойно и славы.

Земледелец зерно бросил в землю весною, и вот

Наступает пора — и созревший вкушает он плод.