Пять сантиметров в секунду

За окном бесконечно тянулась унылая снежная равнина. Разбушевавшаяся метель билась в оконную раму, заставляя ту дребезжать. Почему нужно было останавливаться в таком пустынном месте — я не понимал. Бросил взгляд на часы мы с Акари должны были встретиться целых два часа назад. В тот день я смотрел на циферблат, наверное, двести или триста раз. Продолжавшее свой бег время до того мне опротивело, что я отстегнул часы и положил их на крошечный столик под окном. Всё равно никакого выбора у меня не было. Разве что молить, чтобы поезд поскорее сдвинулся с места.

«Такаки-кун, как твои дела? — спрашивала Акари в письме. — Школьный кружок собирается рано утром, поэтому я пишу письмо в поезде…»

Не знаю, отчего, но по этим письмам мне казалось, что Акари всегда была одна. Если честно, я ведь тоже одинок, думал я. Хотя в школе у меня и были приятели, на самом деле я оставался один — как сейчас один сидел в пустом вагоне, спрятав лицо под капюшоном. Хотя электричка отапливалась, атмосфера в безлюдном составе из четырех вагонов была невероятно зимней. Такое и словами не выразишь… Настолько плохо мне не было еще никогда. Я весь скрючился на широком сиденье, стиснул зубы, лишь бы не заплакать; мне оставалось только держаться из последних сил, чтобы время, это злобное чудовище, меня не сломило. Я думал о том, что Акари всё еще ждет меня — одна, на холодной станции, — и чуть с ума не сошел, представляя, как ужасно она страдает. Лучше бы ей надоело меня ждать, лучше бы она вернулась домой, пожалуйста, пожалуйста, просил я…

Но Акари наверняка меня ждала.

Я это знал, я был в этом уверен, и ничего не мог сделать; мне было грустно и больно. За окнами, куда ни посмотри, падал и падал снег.

4

Простояв больше двух часов, поезд вновь тронулся с места; когда электричка прибыла на станцию Ивафунэ, шел двенадцатый час, иначе говоря, я опоздал на четыре с лишним часа. Тоща мне казалось, что это уже глубокая ночь. Когда я вышел из поезда и шагнул на платформу, ботинки утонули в свежевыпавшем снегу, и тот мягко заскрипел у меня под ногами. В полном безветрии с неба падали бесчисленные снежинки — медленно и неслышно. Платформа не была ограждена ни стенами, ни забором, сразу за ней простиралось, насколько хватало глаз, заснеженное поле. Вдалеке светились редкие огни домов. Если бы не рычащий двигатель стоявшего на станции поезда, тишина была бы мертвой.

Перейдя через короткий мостик, я поплелся на станцию. С мостика открывался вид на город. Светящиеся окна можно было пересчитать по пальцам, дома беззвучно заносило снегом. Я отдал смотрителю билет и вошел в деревянное здание вокзала. Сразу за комнаткой контролера находился зал ожидания, и едва я сделал шаг, как ощутил тепла и уютный запах керосиновой печки. От того, что я увидел, в груди поднялась волна жара, и я резко зажмурился, чтобы стряхнуть наваждение. Потом приоткрыл глаза. На стуле у печки сидела, опустив голову, девочка.

Эта худенькая девочка в белом пальто в первый момент показалась мне незнакомой. Я осторожно приблизился к ней и позвал: «Акари?..» Голос прозвучал хрипло, будто за меня говорил кто-то другой. Девочка удивленно подняла голову и посмотрела на меня. Это была Акари. В ее покрасневших глазах застыли слезинки. За; ее гладкое личико, освещенное желтым огнем печки, до сих пор кажется мне красивее лиц всех женщин, которых я когда-либо встречал. Мое сердце словно ощутило чье-то прикосновение, по телу словно пробежал электрический разряд . Такою со мной еще не было. Мы не отрываясь смотрели друг на друга. Глаза Акари наполнились слезами, а я усилился на нее как на чудо из чудес. Ее руки крепко вцепились в полу моего пальто, потянули его на себя; повинуясь, я сделал маленький шаг вперед. Когда я увидел, как на белую ручку Акари упала слеза, меня вновь затопила невыносимая нежность, и я осознал, что плачу. На керосиновой печке грелся таз, и по тесному помещению станции разносился мягкий шепот закипающей воды.

*

Спасибо Акари — она принесла с собой чай в термосе и еду, которую сама же и приготовила. Мы сели возле печки, положив сверток с едой на разделявший нас стул. Я пил чай, который передала мне Акари. Чай был что надо — горячий и очень ароматный..

— Вкусно, — от всей души похвалил я.

— Правда? Это же обычный ходзитя.

— Ходзитя? Я в первый раз такой пью.

— Да ладно! Не может быть, чтобы в первый раз! — заявила Акари, но я знал, что такой вкуснющий чай пью действительно впервые в жизни.

— Думаешь? — ответил я.

— Конечно! — сказала Акари весело.

Я подумал, что помню ее голос другим: Акари повзрослела не только внешне, она и говорила сейчас почти как взрослая. Я вслушивался в звуки ее голоса, чуть дрожавшего от мягкой насмешки и легкого смущения, и мало-помалу согревался, по телу разливалось приятное тепло..