Пять снов Марчелло

Город с его улицами, домами и тротуарами остался позади. С одной стороны дороги возникла стена из поросших зеленью горных выступов, а с другой- склон с курчавыми кронами деревьев, пятнами из камней-валунов и разлитым до горизонта тёмно синим, чуть рябящем полотном воды внизу.

– Море сегодня просто прекрасно!– восхищённо произнесла Кьяра.

«Море прекрасно!»– отозвалось шёпотом в мыслях ошеломлённого какаду.

Он больше не слушал и не слышал ничего. Только эти слова звучали в голове Марчелло, отняв его внимание от машины, дороги и гор и полностью обратив к морю.

Сколько времени прошло с того момента? Были то минуты или может часы? Попугай не заметил их. Он был отдан очарованию синих вод и думал лишь о том, чем они являются.

Ему представилось, что водная гладь- это огромный отрез атласной ткани, такой, из которой была сшита юбка дамы, что вчера сидела на лавке у клумбы. Затем какаду вспомнил, как под движением ветра волновалась трава на газоне перед маленькой церковью, и подумал, что море могло бы быть таким газоном, только не зелёным, а синим и невообразимо большим. Марчелло представлял море маскарпоновым кремом, полем из кустов лабелии; представлял его мягким и пенным, пахнущим цветами с балконов, сливой и духами Кьяры. В голове его проносились сравнения, предположения, догадки… А потом.. Он увидел корабли. Словно листья они были рассыпаны по поверхности воды и лежали на ней, ослепительно яркие, белоснежные. Нагие мачты стоящих на якорях яхт все как одна глядели в небо, будто ожидая приказа к отплытию. Поодаль от них, направленная к горизонту, полуклином медленно плыла стайка лодок на пузатых парусах. Со стороны берега, оставляя за собой змеевидный вспененный след, грузно двигался большой катер.

Корабли были далеко. Какаду не видел их металлов, пластмасс и стекла. Он не знал о присутствии на судах людей, также как не знал о существовании моторов и что корабли эти плыли, управляемые не сами собой. Марчелло думал о них, как о живых, движущихся по воле собственного желания белых существах на синем атласном полотне, созданном не то из трав, не то из цветов, не то из взбитого крема.

Это незнание не было ошибкой. Скорее оно являлось одной из тех фантазий, которые призваны украсить действительность фантазёра, чтобы спрятать в его памяти чувство прекрасного и находить его всякий раз, когда приходится заглушать печаль. Попугай собирал и хранил в себе воспоминания о таких иллюзиях неосознанно. Он не знал об их способности излечивать тоску, но, нуждаясь в красоте, обращался к ним постоянно.

Вьющаяся вдоль горных склонов дорога вела всё ниже, к морю. Спуск этот был почти не ощутим, но синяя гладь приближалась: стали отчетливо видны её волны и острые камни скалы, что как большой полуразрушенный зуб торчала из воды у берега.

Повсюду летали чайки. Покачивая крыльями, они зависали в воздухе, парили в его потоках, ныряли с высоты вниз к земле и вновь взмывали в небо.

Кьяра открыла окно. Свежий солёный воздух, хлынув в салон автомобиля, сорвал флоппи с головы женщины и та, взвизгнув, засмеялась.

– Лови её Кики, пока она не выпорхнула из окна, как птица!– прокричал Лука.

Подняв шляпу, Кьяра надела её обратно на голову.

– Ты всё шутишь,– сказала она, кокетливо прихорашиваясь в зеркало заднего вида,– А, между прочим, именно тебе придётся покупать мне новую, если эта упорхнёт.

– Могу поспорить, ты уже думаешь, как бы сделать так, чтобы это произошло поскорее,– ответил Лука.

И они оба рассмеялись.

Поставив локоть на створку открытого окна, Кьяра опустила подбородок на ладонь и, придерживая шляпу, закрыла глаза. Ветер трепал локоны её волос, теребил и мял широкие поля флоппи, а женщина лишь щурилась и морщила нос, не отпуская с лица улыбку. Она была счастлива.

Изображение радости на очерченном ярким солнцем лице Кьяры сразу же влюбило в него Марчелло. Он смотрел на море, на небо и зелёные травы склона через её образ в открытом окне, и то, что до этого момента виделось ему замечательным, становилось ещё красивее.

Увлеченный этим открытием, попугай не заметил, как машина вновь оказалась на оживлённой улице среди домов, а когда понял, что моря уже не видит, оно появилось за поворотом на набережную, разлитое вдаль до самой кромки неба.

Лука остановил автомобиль. Мотор смолк, и какаду услышал тихий шепчущий звук, размеренный, как дыхание спящего. Насторожившись, попугай на мгновение замер, но Кьяра, громко щёлкнув дверной ручкой, рассеяла его сосредоточение. Она подхватила на руки клетку, вышла из машины, а после, объявив Луке, что коврики и зонт он понесёт сам, пошла к воде.

Марчелло трепетал. Глядя то вперёд на пенящиеся волны, то под ноги Кьяры- на мягкую россыпь песка, он думал о природе звука, что становился громче. Море, каким он видел его с высоты серпантинной дороги, менялось. Какаду больше не находил в нём волнующихся синих трав и тысяч цветков лабелии, не чувствовал его кремовым или атласным. Таким он его запомнил, но видел уже другим, водяным и прозрачным.