Пять жизней и одна смерть

– Может, ты думала, что она тоже была его любовницей? Может, ты что-то подстроила, подставила Лину? – наседаю я.

– Я не знаю никакой Лины, или как ее там. И я никого не подставляла. У Давида была связь только с тобой.

– Что?

Она смотрит по сторонам, будто что-то ищет, потом на меня. Ее глаза широко открыты, рот тоже, словно ей не хватает воздуха.

– Я поняла. Я все поняла… – шепчет она. – Ты хочешь подставить меня! Ты хочешь сказать Давиду, что я в чем-то замешана! Ты хочешь, чтобы он меня бросил и ушел к тебе. В этом твой план? Да? Это твоя просьба к нему? Ты решила меня устранить. Вот твой план. Вот зачем ты пришла! – уже надрываясь, вопит Лилиан.

– Нет, нет! Я пришла не за этим. У меня с ним ничего нет. У меня есть парень, – пытаюсь сказать я.

Но она меня не слышит, она мне не верит. Ее глаза блестят, все тело напряжено, лицо искажено гримасой ненависти. Она как змея, готовая в любую секунду броситься на меня и впрыснуть смертельный яд. Я понимаю, что надо бежать.

Глава 30

Мой сын – мое наказание и мое проклятие. И только я это знаю.

Ноги сами несут меня через сад, за угол дома, через калитку, вдоль улицы к автобусной остановке. В ушах стоит ее истерический крик. Я запрыгиваю в первый попавшийся автобус. Даже не запрыгиваю, а влетаю, чуть не снеся медленно заходивших пассажиров. Когда двери закрываются, я выдыхаю и прохожу в самый конец салона, прижимаюсь стеклу, всматриваясь в бегущую мимо улицу. Лилиан за мной не гонится, снаружи безмятежно течет жизнь. Пульс устаканивается не скоро, руки подрагивают, шею и плечи ломит от напряжения. Я неустанно смотрю на городские пейзажи, отходя от дверей, только когда они открываются на остановках. Погруженная в свои мысли, я чуть не проезжаю нужную остановку, этот автобус не доезжает до моего дома, а поворачивает в другую сторону. Но, услышав откуда-то издалека голос, объявляющий маршрут, я торопливо выбегаю, после чего быстрыми шагами, преследуемая мыслями и невидимыми тенями, устремляюсь домой. И, только захлопнув за собой дверь квартиры, могу вздохнуть спокойно. Я закрываю замок и щеколду, смотрю на всякий случай в глазок и, убедившись, что за мной никто не гонится, беру из рюкзака тетрадь мистера Олда, телефон и иду на кухню. Там подогреваю остатки купленной готовой еды, ожидающей своего часа в морозилке, и завариваю чай из чабреца. Сил звонить Сергею или Алу не остается, о встрече с деканом и речи быть не может. Меня передергивает от одного воспоминания о выражении лица Лилиан.

Поев, я удобно устраиваюсь на диване, беру в руки тетрадь мистера Олда. Из нее мне на колени выпадает небольшая фотография. Старая, потертая, запечатлевшая двух счастливых влюбленных. Я всматриваюсь в них внимательно. Он высокий, широкоплечий, в плаще и шляпе, с выступающими скулами на мужественном лице, светлыми и улыбающимися глазами и чуть приоткрытыми губами. Она невысокая, складная, с тонкой талией и округлыми пышными бедрами, темные волосы спускаются волнами на плечи, губы аккуратные, чуть пухлые, глаза небольшие, но игривые, и заметна родинка на левой щеке. Я вкладываю фотографию в самое начало тетради, вдыхаю запах воспоминаний и пролистываю уже прочитанные страницы, поглаживая пальцами чернила на листах. Найдя нужное место, вновь погружаюсь в его жизнь.

Тетрадь мистера Олда

Финал

«Сейчас, когда вы знаете мою историю, мне нужно успеть рассказать самое главное. Есть еще одна причина, почему я пишу это все: если меня не станет, я хочу, чтобы вы нашли мой дневник, мои записи и сделали то, что попытался сделать я.

Когда я стал жить с Астрид и начался процесс развода, Мари пала духом. Ей была невыносима сама эта ситуация, она восприняла ее как предательство, оскорбление, как бесконечный кошмар наяву. И имела на это полное право. Я оставил ей все, что у нас было, и взял только чемодан со своими рубашками и брюками. Согласился на полное материальное содержание ее и сына. Но и этого было мало. Тот позор, который я ей принес, подкосил ее, она стала выпивать. Из прекрасной матери со временем превратилась в никчемную. Я пытался что-то сделать, но пытался слабо, потому что – как бы это гнусно ни звучало – в моей жизни ни ей, ни сыну больше не было места.

Знаю, что деньги, которые я давал, никогда не смогли бы компенсировать мое отсутствие в семье. Но я был слеп и глуп. С сыном почти не виделся, не участвовал в его жизни, я погубил Мари. Я всему виной.

Обычно люди говорят, что лучшее, что они создали, лучшее, что пустили в этот мир, – это их дети. У меня же все наоборот. Мой сын – худшее, что я сотворил.