Пять жизней и одна смерть

Я поднимаю на него взгляд, пожимаю плечами и открываю альбом. Пролистываю шершавые листы моей жизни. В них продолжают жить родители: вот мама в саду, вот отец за письменным столом. В этом альбоме живут мои воспоминания: пожилой сосед из дома напротив выгуливает своего смешного мопса, а вот мамина подруга с ковриком для йоги ест пирожное у нас на диване. А это мои одногруппники – продолжают сидеть за своими партами. И декан разговаривает со студенткой у вывешенного расписания. О, а это коридор первого этажа университета и опаздывающий студент. И тут я переворачиваю последний нарисованный лист и вижу Анну. Анну, сидящую напротив меня в сердце университета, улыбающуюся и смотрящую на часы. Такую живую и красивую.

Но больше в альбоме нет никаких рисунков. Обычная повседневная жизнь. Моменты, которые мы не замечаем, но каждый из них оказывается на вес золота.

– Она рисовала тебя. И что это может значить? – говорит Сергей, рассматривая последний рисунок.

– Да, в тот самый вечер, – произношу я скорее себе, чем ему.

Еще раз смотрю на изображение Анны, на ее улыбающееся лицо, и тут мой разум просыпается, что-то щелкает в мыслях, и от осознания того, что вижу, мое тело замирает, будто его обмотали скотчем или целлофаном. Я столько раз видела это лицо в зеркале. Но никогда не смотрела на него со стороны, не видела его так, как видят другие. А сейчас я смотрю на девушку на рисунке и отчетливо вижу сходство – сходство с Астрид. Невысокая, с пышными бедрами, которые обтягивает вязаное платье, длинные темные волосы, еще не подстриженные, чуть пухлые губы и аккуратная родинка на левой щеке, которую я отчетливо прорисовала на изображении. Анна тоже стала его жертвой!

Я вскрикиваю от всей этой картины, которая предстала передо мной. Пазл в голове окончательно сложился. События исковерканными эпизодами завертелись перед глазами. Вот что Анна делала в театральном зале, о чем она пыталась рассказать Киру по телефону, но не справилась с эмоциями. Поэтому там была бутылка вина, которая пропала, когда Кир вышел избавиться от вещей. Кир просто не успел, он тоже попался ему в лапы. Все пошло не по плану, монстры зачастую сообразительней и изворотливей, чем мы можем себе представить. Не зря же перед тем, как протянуть к нам свои костлявые руки из-под кровати, они вначале незаметно пробираются в дом.

И тут мое тело из холодной дрожи бросает в пекло ада. Мне кажется, что все поры источают липкий пот. Я перелистываю пару рисунков назад и разглядываю один, узнавая то же платье, ту же заколку Анны, которая стояла спиной ко мне и разговаривала с… И тут я все понимаю: узнаю его в описании Элизы, вспоминаю темно-синий старомодный галстук в дальнем углу ящика в гардеробе, браслет, который был так похож на мой, слова Лилиан про их связь. Я узнаю в словах мистера Олда, в своих воспоминаниях – его взгляд. Взгляд одного из моих тел, взгляд моего декана…

Я слышу, как будто из-под толщи воды, голос Сергея, который настырно спрашивает меня о чем-то, а в голове только стучат написанные мистером Олдом и сказанные голосом декана слова:

«…я вышел на новый уровень…

…я убил одну девчонку…

…подставил кое-кого…

… убил сразу трех зайцев…

…мне понравилось…»

В горле пересыхает, кажется, что воздух пропитан газом, от которого свербит внутри. Газ просачивается с каждой секундой, разъедает стенки рта и горла, оставляя раздирающие плоть язвы. Я стараюсь сдерживать рвотные рефлексы и желание погрузиться в темноту. Мне требуется воздух, я чувствую, как откуда-то на меня дует свежий ветерок и лицо орошают капли прохладной воды. Сергей помогает мне встать, и я на ватных ногах подхожу к форточке. Вдох, выдох, еще один вдох и еще выдох. Головокружение и тошнота немного отпускают, но я не могу прийти в себя. Нет, у меня не текут слезы – они давно выплаканы, не возникает желание мести – его я уже пережила по отношению к другому человеку. Внутри разрастается пустота, черная и вязкая. А еще возвращаются чувства непонимания и страха, которые сплетаются в единый клубок ядовитых змей.

Мы возвращаемся к столу, Бэк дает мне в руки стакан. Я хочу сделать несколько глотков воды, но, когда глотаю, в рот попадает обжигающая жидкость крепостью не меньше сорока градусов. Я начинаю кашлять, но впускаю ее в себя. И тогда уже здесь, наяву, слышу негромкий и не такой раздражающий смех Сергея.

– Ну спасибо, – стону я, все еще покашливая.

– Не за что. Сейчас полегчает, – говорит он, впервые искренне улыбаясь.

Я делаю еще глоток, и с обжигающим ощущением приходит крохотное, но все же успокоение. Я обмякаю на твердом стуле, откидываюсь назад и просто дышу.

Когда обретаю способность соображать и говорить связно, рассказываю ему все, что поняла и осознала. Его лицо меняется после каждого моего предложения. Я вижу, как в нем зарождается гнев и ярость. Когда я заканчиваю свой рассказ, он ударяет кулаком о стол, так, что стакан с горячительным опрокидывается на поверхность, и жидкость проливается на бумаги. Но это его не волнует.