Пять жизней и одна смерть

– Да, прости, Лину. Когда этот Кир стоял у двери театрального зала, его окликнул сторож, потому что был поздний вечер, а еще на нем были одни джинсы! Ни кофты, ни футболки. Сторож сразу почуял неладное, а когда подошел ближе к нему, то услышал, как Кир бормотал одно слово: «Прости». На первом допросе, когда его только взяли, он уверял, что шел в университет, чтобы поговорить с человеком, имя которого так и не назвал, и что он не помнит, что там произошло. На вопрос, почему он был наполовину раздет, не ответил. Друг показал мне видео с первого допроса, и, знаешь, он вел себя очень странно, был растерян и как будто не присутствовал там, а витал в своих мыслях. А еще он обдумывал и взвешивал каждое слово. Но потом перестал говорить вовсе, подписал признание вины и больше не давал никаких показаний. Тебе не кажется это подозрительным? Они не были знакомы с Линой, он не учился в университете. Тогда непонятно, что он там делал в тот вечер и к кому шел. Почему он направился именно в театральный зал, почему был с голым торсом? Следов сексуального насилия зафиксировано не было. Алкоголя и наркотических средств в его крови тоже не обнаружили. Родные и знакомые Лины никогда ранее не слышали о нем. Тогда зачем? У каждого поступка есть своя причина, но тут я ее не нашел.

– Или мы ее просто не знаем, – возражаю я сухо.

– Да, или так. Я просто поделился с тобой своим впечатлением о деле. Первым впечатлением. У меня, как у юриста, возникли вопросы. Не сложилась картинка, но это может быть связано с тем, что я многого не знаю и у меня нет доступа ко всем судебным материалам, – заканчивает он, внимательно глядя на меня.

– Это точно, – выдыхаю я. – Как думаешь, он станет со мной разговаривать?

– Кто? – удивленно спрашивает Ал, уже догадываясь, кого я имею в виду.

– Ну, убийца.

– Что?

– Я хочу с ним поговорить и уже написала ему письмо, – бесстрастно говорю я, словно мы разговариваем о погоде.

– Анна, зачем?

Я молчу, пожимая плечами.

– Не думаю, что это хорошая идея. Может, лучше это сделать кому-то другому? Или я мог бы договориться, чтобы ты вначале пообщалась со следователем, который вел это дело.

– Нет, следователь мне не поможет. Я хочу поговорить с Киром, мне это необходимо. Хочу, чтобы он сам мне все сказал.

Ал усмехается то ли моей уверенности, то ли бесстрашию, или же глупости и упертости:

– И ты думаешь, он тебе все расскажет?

– Не знаю, но хочу знать, – просто отвечаю я.

– Ладно, но я поеду с тобой.

– Было бы здорово. – Я опускаю голову ему на плечо и сжимаю ладонь, которая обнимает мои плечи.

Еще какое-то время мы продолжаем сидеть в обволакивающей тишине, нежно прижимаясь друг к другу, чувствуя единение, слияние наших оболочек, наших пространств.

– Ну что, продолжим? – спрашиваю я, поднимая голову с его плеча.

Он кивает, отпускает меня и включает успокаивающую музыку. Несмотря ни на что, в этой комнате в его присутствии мне невероятно уютно, светло и совсем не страшно. Все вокруг кажется нереально волшебным: музыка, приглушенный свет, огни за большим окном, вино в бокалах и наши искренние улыбки. Мне так не хочется выбираться из этого блаженного наслаждения, я мечтаю хоть на какое-то время продлить его. А еще мне не хочется выполнять свое обещание, рассказывать ему свои тайны.

Когда Ал возвращается на диван, я просто прикасаюсь к его лицу и, не сдерживая желания, впиваюсь в его губы. Сначала он немного теряется, но спустя пару секунд растворяется в этом поцелуе. Его руки сжимают меня, губы жадно исследуют. Спустя десятки поцелуев Ал встает и притягивает меня к себе, поднимая с дивана. И тут я останавливаю его, прижимаюсь к нему всем телом и говорю:

– У меня еще никогда такого не было.

– У меня тоже.

Я застываю на месте, не понимая: то ли смысл моих слов не дошел до него, то ли одни и те же слова имеют для нас разное значение. Увидев, что я замерла, он внимательно смотрит на меня сверху, пытаясь понять, прочитать мои мысли.

– У тебя тоже не было секса? – спрашиваю я, робея.

– Что? – Его лоб рассекают напряженные складки, губы чуть приоткрываются, а черные ресницы резко взлетают вверх, раскрывая пронзительные карие глаза, и тут он заливается смехом, подхватывает меня на руки и кружит по комнате. Я не понимаю, чем вызвана такая реакция, но обнимаю его за шею и поддаюсь этому кружению, этому вихрю веселья.

Потом он возвращает меня на пол, берет мое лицо в свои руки и еще раз уверенно, но так нежно целует в припухшие губы.

– У меня был секс, Анна, я имел в виду, что никогда не чувствовал ни к кому ничего похожего на то, что переполняет меня сейчас. Я думаю о тебе постоянно. Когда ты рядом, я растворяюсь в тебе и мечтаю, чтобы время остановилось. Когда я целую тебя, меня накрывает странный, обескураживающий туман. Ты как наркотик, как чувство эйфории. Да ладно, признаюсь, ты лучше, чем победа в суде по самому сложному делу, – смеется он.

– Да? – спрашиваю я, еще раз желая услышать все эти безумные, невозможные слова.