Прошло уже больше трех лет, и все равно вспоминать происшедшее после этого ужасно тяжело. Если совсем коротко, то мы сразу начали делать все необходимое. Потащили бедолагу на рентген, где худшее подтвердилось. После него со срочным направлением поехали в ветеринарную клинику в Ницце. По отзывам – лучшую на Лазурке. Хирург посмотрел снимки, хмыкнул и кота тут же унесли. Оперировать должны были на следующий день, и доктор в нас даже заронил некоторую надежду. А когда из клиники позвонили и сказали, что все прошло удачно, – можно завтра после обеда приезжать, – полетели как на крыльях.
И доктор подтвердил информацию: операция прошла без эксцессов, опухоль удалена. И добавил, что кот даже поел у них, когда отошел от наркоза. Мы так всему радовались и раздавали подарки, что на последнее сначала и внимания не обратили. Но потом, когда кота дома начало страшно рвать, и я увидел чем, то сразу вернулся к ним. И с ужасом узнал, что, действительно, они ему после операции дали сухого корма! Очень хотелось тому, кто это сделал, сразу дать в морду прямо тут. Рвался, но кто мне покажет конкретного виновника? Никто и не показал. И ветеринар сказал, что бесполезно нам искать виноватого – в клинике существует круговая порука.
Хирург мог, конечно, ошибиться во время операции, я понимаю. Она могла быть безнадежной – тоже понимаю. Но как можно было опытным специалистам этой больницы сразу после операции на желудке или кишечнике кормить бедолагу сухими крокетами, мне понять не дано! Категорически так делать нельзя, это даже ежу понятно! Там все сначала сочувствовали, кивали головами, подтверждали, что так никогда не делается, ссылались на некого дежурного санитара. Что-то он мог якобы перепутать (в это легко могу поверить, нам вообще сначала другого больного кота вынесли). А потом, наверное, получили указание свыше, где испугались жалобы, и отношение изменилось – вообще заявили, что они ни при чем, а с котом, по-видимому, просто случился рецидив. И они ни в чем и не были виноваты, это мы их не так сначала поняли. Просто уроды! Но кто бы что ни говорил, это уже ничего не могло изменить.
Дальше точно не хочу писать. Скажу только, что через несколько дней я его похоронил на нашем участке, и остался от Дигуни только большой надгробный камень! С надписью. И память, и образ его в наших душах, и наша любовь, которую я постарался вам передать. И фотографии моего последнего кота.
Как мы себя потом еще долго корили за то, что полетели в Рим! И как долго нам его последние дни снились по ночам. Он уже и разговаривать даже не мог.
Просыпаюсь, а Мариша лежит и плачет, и остановиться не может. Или сплю и ясно ощущаю его присутствие рядом, кажется, прямо на ноге лежит. После того как он ушел, мы твердо решили, что Дигуня станет нашим последним котом. Так и существуем с воспоминаниями о нашем шерстистом погибшем ребенке.
И даже жить теперь на этом участке стало некомфортно. Выбирали то его для кота. А без Дигуньки все недостатки и дома, и квартиры сразу начали вылезать наружу. И стена внешняя совсем потрескалась, и внизу сыро и холодно зимой. И подниматься, особенно с тяжелыми сумками, высоко и тяжело. И гостей разместить негде. И вообще – одиночество и сами постарели.
Даже наши цитрусовые чем-то заболели, а моя глициния и вообще погибла. Как и маленькая плакучая мимоза, привезенная нами из специального питомника. Все вдруг вокруг стало казаться плохим – и мы начали активно искать варианты переезда в другое место. Себе обосновали – в более цивильные условия. Но очень долго не получалось.
Филимон-визитер
Вот уже полтора года мы живем без Дигуни. Я пытаюсь заткнуть эту брешь писательскими трудами, поиском нужных книг, разведением квакш и воспитанием богомолов. Но получается плоховато.
Правда, мне по-прежнему интересно следить, как из микро головастиков, которых я наловил в здоровой бочке-цистерне на террасе у Жан-Пьера, потихоньку формируются будущие лягушата. Они живут у меня прямо на террасе в тенечке в примитивном аквариуме, и я их кормлю растительным сухим кормом для рыб и пучками зелени типа салата или шпината. Уничтожают все! А потом начинают вылезать на плавающие островки и привыкают к воздушной среде, готовятся к окончательному превращению. Так и живут потом у нас на террасе, по вечерам собираясь под фонарем на стеклянной двери, по ночам распевая песни. Открытой емкости с водой у нас нет – комары разводятся мгновенно. Так, взрослые квакши приспособились жить в лейках. И когда из горлышка перестает литься вода, надо просто вытряхнуть квартирантку в кустик, а, окончив полив, опять наполнить лейку водой и поставить недалеко. Утром она опять будет сидеть в горлышке, а иногда и не одна.