Пять жизней. Нерассказанные истории женщин, убитых Джеком-потрошителем

Именно в такой ситуации и оказалась Энни Чэпмен вечером 7 сентября. По словам Тимоти Донована, днем Энни пришла в «Кроссингемс». Она объяснила, что плохо себя чувствует и ходила в больницу, и попросила разрешения посидеть на кухне. Донован разрешил, но ранним вечером она ушла (видимо, как раз в это время Амелия и встретила ее на улице). Около полуночи Энни снова видели на кухне ночлежки «Кроссингемс»: она просила одного из жильцов, Уильяма Стивенса, купить ей пинту пива в соседнем пабе. При этом она упомянула, что «ходила к родственникам» и выпросила у них пять пенсов. Деньги, на которые Энни могла бы снять койку, были мгновенно пропиты. Допив пиво со Стивенсом, Энни пошла в «Британию» – паб на углу Дорсет-стрит и Коммерческой улицы. Сильно напившись, Энни снова вернулась на кухню «Кроссингемс» и поела картошки. К тому времени часы показывали 1:45, и Донован начал выгонять всех, кто так и не наскреб на ночлег. Он попросил ночного дежурного Джона Эванса спуститься вниз и собрать с постояльцев деньги. Энни денег не хватило, но она поднялась в кабинет Донована и стала умолять его выделить ей кровать, которую она обычно снимала, – № 29.

Как ни странно, в прессе никогда не упоминалось о том, что Донован ответил Энни, хотя управляющий сообщил полиции об этом разговоре: по его словам, Энни очень просила его «поверить ей на слово» и обещала, что вернет долг за ночлег. Но «он отказал ей»[160]. Если бы этот факт был известен общественности, Донована не пощадили бы за роль, которую он сыграл в смерти Энни. «На пиво у тебя есть деньги, а на ночлег нет», – вот что сказал смотритель ночлежки в ответ на просьбу женщины. Не желая признавать свое поражение, а возможно, из гордости, Энни со вздохом проговорила: «Придержи для меня койку. Я скоро вернусь».

Больная, пьяная, она спустилась вниз и «постояла в дверях две или три минуты», обдумывая, что делать дальше. Как и те бедные завсегдатаи ночлежек, которых описывал Голдсмид, она наверняка прокручивала в голове, у кого из «приятелей» можно попросить взаймы немного денег. Однако вскоре она зашагала по Брашфилд-стрит по направлению к церкви Христа, видимо, примирившись с тем, что придется «ночевать под звездным пологом».

Мы никогда не узнаем, о чем она думала, когда брела по Дорсет-стрит. Свет в окнах «Кроссингемс» за ее спиной погас. Каким маршрутом она шла по темным улицам, с кем говорила, неизвестно. Мы точно знаем лишь то, где она оказалась в конце своего пути.

Дом № 29 по Хэнбери-стрит ничем не отличался от других домов Уайтчепела. Построенное около ста лет назад трехэтажное здание было поделено на восемь обшарпанных комнат, в которых ютились семнадцать человек. Поскольку комнаты сдавались по отдельности, никому не было дела до общих мест: коридоров, лестниц, лестничных площадок и двора позади дома. Ворота во двор и дверь в дом никогда не запирались: кто угодно мог зайти сюда и днем, и ночью, хотя двор был укрыт от посторонних глаз. По словам полицейских и жителей дома № 29, этот двор был хорошо известен местным бродягам и криминальным элементам. «Чужаки» нередко «занимались во дворе нехорошими делишками», а кроме того, там регулярно ночевали бездомные[161].

За последние два года Энни, как и описанные Голдсмидом бедолаги, наверняка изучила все лучшие уголки, самые незаметные дверные проемы и пустынные переулки, где можно было спокойно переночевать. Скорее всего, ранним утром 8 сентября она неслучайно забрела во двор дома № 29 по Хэнбери-стрит; она знала этот двор и надеялась найти здесь приют и уединение. Знала она и о том, что между крыльцом и забором есть ниша. Идеальное местечко для сна, где можно уютно устроиться, прислонившись к стене. Как она, должно быть, обрадовалась, увидев, что место не занято.

В последние годы жизни на долю Энни Чэпмен выпало немало трагедий, но, пожалуй, самая большая беда в том, что ей вовсе необязательно было спать на улице – ни в ту страшную ночь, ни в другие ночи. Она могла бы лежать в постели в доме матери на другом конце Лондона или отдыхать, предоставив себя заботам сестер. Ее могли бы лечить от туберкулеза. Она могла бы найти утешение в объятиях детей. Ей все время протягивали руки, пытаясь вытащить ее из бездны, но пагубная привычка крепко держала Энни в своих тисках, а еще сильнее был стыд. Вот что в итоге сломало ее. Погас последний лучик надежды, и ее жизнь оказалась разрушенной задолго до того, как убийца нанес свой смертельный удар. В ту ночь он забрал жизнь, от которой давно уже почти ничего не осталось.