Пять жизней. Нерассказанные истории женщин, убитых Джеком-потрошителем

Гётеборгские «лондонцы», в массе своей приехавшие из Шотландии, начали щедро покровительствовать местной культурной жизни. Джеймс Джеймсон Диксон и его брат лично собирали деньги на финансирование Гётеборгского оркестра и сыграли важнейшую роль в жизни музыкантов. Руководителем оркестра был Йозеф Чапек, дирижер военного оркестра Гётеборга и друг Карла Визнера. Чапек играл на органе в англиканской церкви, где собирались все гётеборгские британцы. Скорее всего, именно через эту сеть знакомств Визнеры узнали о том, что одна британская семья подыскивает служанку, которая не прочь в дальнейшем переехать в Лондон.

Возможно, за то время, что Элизабет прожила в доме Марии, женщины обсуждали перспективы девушки в Гётеборге. Хотя Элизабет больше не состояла в «позорном списке» и не работала проституткой, ей достаточно было выйти за порог дома Визнеров на Хусаргатан, чтобы оказаться под прицельными взглядами людей, которые хорошо помнили о ее прошлом. Каждый день в магазинах и на рынке она наверняка встречала бывших клиентов, владельцев кофеен и своих прошлых товарок. Знали ее и полицейские, которые продолжали наблюдать за ней. Пока она оставалась в городе, она не могла покончить с прошлым. Возможность начать новую жизнь в Лондоне, где она будет служить в богатой семье, наверняка показалась ей даром провидения.

Однажды судьба уже проявила к ней благосклонность – теперь ей выпал второй шанс. Когда она жила у Визнеров, в ее распоряжение поступила приличная сумма денег – шестьдесят пять крон. Считается, что это наследство, доставшееся Элизабет от покойной матери[183]. Но такая версия не кажется убедительной, ведь по шведским законам того времени женщинам моложе двадцати пяти лет запрещалось наследовать деньги: их должен был получить отец Элизабет, муж ее матери, поэтому, скорее всего, деньги поступили из другого источника[184]. Сумма была небольшая, но вполне достаточная для покупки всего необходимого, что пригодилось бы Элизабет в новой жизни: одежды, обуви, шляп, возможно, даже дорожного кофра. Не исключено, что деньги Элизабет достались от кого-то, кто желал искупить свою вину за причиненные ей несчастья. Мужчины часто делали такие подарки, расставаясь с любовницами.

В начале февраля улицы Гётеборга были засыпаны снегом. Каналы заледенели. Седьмого февраля 1866 года портовые рабочие, матросы и пассажиры кутались в шерстяные плащи и меха, пытаясь защититься от мороза. Среди них стояла и Элизабет, готовясь взойти на борт корабля, отплывавшего в Лондон. Торчавшие корабельные трубы выпускали в морозный воздух облака теплого пара.

За пять дней до этого Элизабет заполнила заявление об эмиграции в Англию и приложила сертификат об изменении места жительства. В документах было указано, что она путешествует одна. Недавно ей исполнилось двадцать два года. Она была единственной шведкой, эмигрировавшей в тот день в Лондон[185]. Ей предстояло плыть не на одном из тех переполненных эмигрантами кораблей, что обычно следовали через Халл, а в довольно комфортных условиях, с семьей своих новых британских работодателей. Стоя на палубе и глядя, как шпили и купола Гётеборга исчезают на горизонте, Элизабет вряд ли испытывала сильное сожаление. Город обошелся с ней жестоко, оставив в душе неизгладимый след, который не сотрется никогда, как бы далеко она ни уехала.

11. Иммигрантка

Уильям Страйд считался одним из самых уважаемых людей в Ширнессе[186]. Вечно хмурый Страйд был одним из тех, с кем местные здоровались при встрече, но улыбнуться боялись. Он сделал все, на что только был способен представитель рабочего класса, чтобы подняться по социальной лестнице, и пробился в ряды буржуа-домовладельцев. Он начинал в 1800-е простым корабельным плотником, но спустя несколько десятилетий разумной экономии и удачных вложений стал зарабатывать строительством и продажей недвижимости. К 1840-м годам он жил в одном из собственных домов на улице, носившей его имя: Страйдз-роу. Он прошел путь от простого рабочего доков до должности комиссара Ширнесской пристани. Если бы его спросили, чем объясняется его успех, Страйд, несомненно, ответил бы, что все дело в набожности.

Вскоре после женитьбы в 1817 году Уильям Страйд обратился в методизм и оставался приверженцем этого религиозного течения до конца своей жизни, во всем руководствуясь методистскими принципами. Страйды – Уильям, его жена Элеонора и их девять детей – были относительно богаты, однако жили они скромно и бережливо. Многочисленное семейство занимало один из коттеджей на Страйдз-роу. Методизм предписывал отказ от внешних проявлений богатства: запрещалось носить дорогую одежду, украшения, обставлять дом роскошной мебелью. Вместо танцев, театра и карточных игр в выходной день семейство постилось. Хотя в Ширнессе было в достатке и моряков, и портовых развлечений, алкоголь в доме Страйдов был строго воспрещен. У Страйдов никогда не было домашней прислуги: Уильям Страйд не стал нанимать служанку даже после того, как в 1858 году умерла его жена.