Но начнем с самого начала. Мы вышли в путь рано утром, и мальчишка помогал мне навьючить мулов. Впрочем, справедливее было бы написать, что это я ему помогал. Он очень ловко управляется с веревками и помочами, сплетая длинные, устрашающе сложного вида узлы, которые, казалось, удерживают связанные предметы очень надежно, но стоит ему ослабить их, как они вяло распадаются от касания его руки [54]
. Отец мальчика спустился поглядеть, как мы уходим (меня это удивило), и обратился ко мне с длинной, исполненной патетической риторики речью, намереваясь, очевидно, выбить из меня еще немного денег, чтобы как-то компенсировать себе отсутствие помощника. В конце концов я вознаградил его старания.Мулы довольно резвы, все кажутся крепкими и ничуть не упрямей, чем можно было изначально предположить. Они превосходят лошадей размерами и выносливостью, головы у них длинней моей руки, а зубы – большие, квадратные, желтого оттенка. Их можно разглядеть, когда они, разлепив толстые губы, жуют колючки на обочине. Двое серых и один черный. Мальчишка разнуздал их, когда мы остановились на ночлег, и я слышу их вокруг всего лагеря, а иногда мне удается даже заметить, как пар от их дыхания вздымается высоко в холодном воздухе, точно бледный призрак.
Сразу за Лягушачьим городом дороги просто не стало. Мы вступили в Глушь, как они ее называют, и мулы тут же почувствовали это, став если не упрямей, то пугливей; иными словами, они теперь меньше походят на людей и больше – на животных. Мы направляемся на северо-запад: вероятно, мне стоит объяснить – к реке, но по длинной диагонали, а не прямо. Так мы надеемся обойти стороной тростники (на руках старого попрошайки я уже видел предостаточно отметин, чтобы не испытывать особого энтузиазма на предмет прогулки там). Мы пересекаем маленькие ручейки, которые питают поросшие тростником и камышами земли – они встречаются достаточно часто, чтобы мы могли пополнить запасы воды. Следует учесть, что вода Темпуса на значительном расстоянии от побережья непригодна для питья из-за повышенной солености.
Вчера мне следовало бы упомянуть, что, когда мы раскладывали палатку, оказалось, что топорика мы с собой не захватили. Я забыл это сделать. Ну, если не топорика, то любого инструмента, пригодного, чтобы обтесать колышки. Я принялся было корить мальчишку, но он лишь усмехнулся и вскоре сноровисто выпрямил палатку, закрепив колышки в нужном положении приставленными камнями. Он приносит много хвороста для костра и с неожиданной силой ломает его о колено. Чтобы развести огонь, он сооружает нечто вроде домика или беседки из сучьев, заполняя его сухой травой и листьями. На это у него уходит меньше времени, чем у меня уже ушло на сегодняшнюю дневниковую запись. Он всегда (то есть вчера и сегодня ночью) просит меня разжечь костер. Очевидно, он считает это функцией высшего, исполнение которой должно возложить лишь на предводителя экспедиции. Я также полагаю, что в костре есть что-то священное, если только воля Божья распространяется так далеко от Солнца. По всей видимости, он не желает затенять нас и великое таинство дымом, потому как костерок у него получается такой маленький, что я диву даюсь – как это на нем вообще можно что-то приготовить? И он все равно часто обжигает пальцы. Я заметил, что каждый раз, когда это происходит, мальчишка сует пальцы в рот и танцует вокруг костра, не прекращая что-то себе нашептывать.