Пятая книга

   Так вот, во второй половине июля одиннадцатого года в Гибралтарском проливе стало не протолкнуться от спешащих во все стороны кораблей. Наплевав на международные приличия, французы судорожно довооружали свою алжирскую группировку. Англичане гнали суда с припасами в Дарданеллы и на Крит, американцы им помогали, у нас с немцами тоже имелось полно вовремя не доставленных грузов... В общем, толчея была как на Садовом в час пик. А долго она может обходиться без ДТП? И оно не замедлило последовать - французский сухогруз столкнулся с немецким легким крейсером "Эмден". Естественно, лягушатники тут же объявили виноватыми немцев, причем их претензии содержали столько специфических морских, финансовых и еще черт знает каких терминов, что немцы даже малость подрастерялись. Видя такое дело, я выступил с публичным заявлением. Где произошло столкновение, вопросил я и сам же ответил: в пяти километрах от африканского берега и в десяти от европейского. "Эмден" шел в Средиземное море, француз - из него. И в Германии, и во Франции принято правостороннее движение. То есть француз тупо выскочил на встречку и вмазался в мирно идущего по своей полосе немца! Спешил, блин, как депутат в баню с девками. То есть виноваты лягушатники, ущерб уже оценен, давайте платите, и нечего тут нам засирать мозги.

   Кстати, в сумму ущерба я включил и недополученную выгоду. Ведь "Эмден" спешил проскочить к Суэцу до начала войны! А теперь ему придется ползти в Индийский океан вокруг Африки. Это на сколько же меньше вражеских судов он захватит или потопит, даже расстройство берет, как подсчитаешь с карандашом в руках. Разумеется, никому из нас и голову не приходило, что французы заплатят - мой демарш предназначался в основном для внутреннего употребления, слегка поднять настроение народу перед войной.

   Однако толи у французов и без того кончился запас терпения, толи их так уж проняло мое красноречие, но они нагло потребовали от Гоши, чтобы Россия извинилась за безобразное поведение своего канцлера, а его самого немедленно отстранила от должности и лишила всякого официального статуса. Его величество вежливо ответил, что данные требования явно выходят за рамки допустимого, в силу чего он, Георгий Первый, вынужден ответить отказом по всем пунктам. В случае же, если господа будут продолжать настаивать, канцлеру будет официально разрешено послать их не только на хрен, но и существенно дальше. В ответ Париж объявил мобилизацию.

   - Они что, собираются воевать с нами, начхав на Германию? - не понял всей тонкости ситуации Гоша.

   - Да им без разницы, под каким предлогом, лишь бы побыстрее. Найдут к чему прицепиться, ты уж не сомневайся... Просто Тафт просил, чтобы такие действия начинались не раньше середины августа, а его, значит, слегка поправили. Скажут небось, что оно само так получилось, типа непроизвольно. Это вообще-то хорошо, что они там меж собой толком договориться не могут.

   Понятно, что Вилли не стал спокойно смотреть, как мобилизуется находящаяся у него под боком Франция, и объявил мобилизацию у себя. Мы же пока ничего подобного не объявляли - по очень простой причине. Авторитарному государству вовсе необязательно писать о призыве сотен тысяч резервистов во всех газетах, наши призывники уже второй месяц потихоньку получали свои повестки и непрерывным потоком вливались под знамена. Однако Австрия вдруг потребовала, чтобы мы убрали свои, а в особенности японские войска от ее границ - мол, это угрожает безопасности триединой империи. Гоша, как истинный образец кротости и миролюбия, ответил и этим, причем тоже вежливо. Он объяснил, что подданные микадо находятся в Польше по программе культурного обмена, в данный момент они изучают архитектурные памятники города Бреста и творчество Адама Мицкевича. Вторая же армия находилась тут всегда, а пополнение ее призывниками связано с отвлечением части постоянного состава на помощь в уборке урожая. Вена, задумчиво помолчав два дня, тоже объявила мобилизацию. А потом какая-то местная венская сволочь взяла и стрельнула в эрцгерцога Франца-Фердинанда! Правда, его всего лишь ранили, да и то не очень тяжело, но было совершено непонятно, зачем это вообще делалось.

   Наконец, двадцать седьмого июля, или, если по-европейски, то девятого августа, в шесть часов утра Франция объявила войну Германии. А в шесть тридцать на приграничных аэродромах загудели прогреваемые моторы... Причем по обе стороны границы практически одновременно. Великая война перекинулась и на Европу.