Пятая колонна. Отпор клеветникам

И вот я думаю: ведь у вдовы три взрослых сына, поди, с полдюжины уже разумных внуков. И неужели никто из них не скажет ей: «Мамочка! Бабуличка! Не надо тебе вылезать на телеэкран. Это опасно, вредно и для тебя, и для памяти нашего полубессмертного папочки и дедушки. Сиди дома, вяжи нам носочки. Ведь Ельцин дал тебе такую роскошную виллу Ягоды, где потом после его расстрела жил Каганович. И нас пожалей, нам же предстоит еще жить да жить».

Но обратимся еще раз к беседе Володарского. Мы от него тогда услышали такое: «Надо в конце концов сказать вслух: хватит разлагать народ! Хватит! Достаточно его развратили баблом и вседозволенностью». Вот ведь так: достаточно, дальше можно не разлагать, дело сделано. И, видимо, считал, что это провернул кто-то другой, злобный и тупоумный, а он не имел к этому никакого отношения. А еще и о Сталине: «Мне не верится, что он злодей… Хочется понять и объяснить». Осенило! Снизошло на восьмом десятке перед смертью… Вот, между прочим, и Рой Медведев уже на исходе девятого десятка сообразил и признался, что, уверяя весь мир, что «Тихий Дон» — это плагиат, он, сущности, за хорошую плату сорок лет работал заместителем Сизифа по литературно-политической части. Вот опять радость-то какая для «Правды»! Интересно, успеет ли Медведев покаяться еще и за клевету на Сталина, хотя бы за уверения, будто лоб у Иосифа Виссарионовича был такой низкий, что Политбюро приняло решение на всех его фотографиях в прессе увеличивать чело на 2–3 сантиметра, за несоблюдение — расстрел. Иногда мне кажется, что этот Медведев — отец того Медведева.

А что Урсуляк? Он заодно со сценаристом: «Мы отказались от концлагерей, что в романе, и фашистского, и советского. Я не согласен ставить знак равенства между фашизмом и коммунизмом. Как не согласен, что можно поставить знак равенства между (фашистской) Германией и Советским Союзом, когда заходит речь об их (!) вине в развязывании Второй мировой войны».

Они не согласны, им не верится, они хотят объяснить и с этой целью дали роману слабительного, с помощью которого убрали концлагеря и «главный диалог» — беседу гестаповца Лисса с коммунистом Мостовским, в которой первый называет второго учителем… Вообще-то говоря, сам Гитлер 28 декабря 1944 года призывал учиться у русских. Так и сказал: «У русских действительно есть чему поучиться» (БСГФ, т. 2, с. 568). Чему поучиться? Воевать. Но, увы, было уже поздно. До пули в лоб оставалось всего четыре месяца.

Слабительное привело в жуткий восторг рецензента «Правды»: «Честное слово, бесценно такое желание… Наконец-то!.. Ведь еще вчера в упор понимать не хотели». И я, Виктор Стефанович, порадовался бы, если тому и другому было бы лет 18–20, когда началась яростная работа по разложению. А ведь не только Володарский (р. 1941), но и Урсуляк (р. 1958) были уже куда как взрослыми мужиками, а первый-то к пятидесяти годам, увешанный орденами и премиями, сочинил больше двадцати пьес, в иные поры, говорил в «МК», одновременно шли в Москве шесть моих пьес. Ведь ничего подобного не знали ни Островский, ни Чехов, ни Горький… И кто напомнил бы мне хоть одну из этих шести. А, между прочим, среди них была пьеса «Емельян Пугачев» (1978), но грянул 1993 год — и у него тут же выскочила пьеса «Троцкий». Вот так и дрейфовал — от Емельяна Ивановича к Льву Давидовичу. Как Евтушенко — от Степана Тимофеевича к Борису Леонидовичу. А через двадцать лет заголосил: «Хватит! Сколько можно! Доколе!».

Однако слабительное помогло мало, ибо, с одной стороны, убрав из романа некоторые зловонные эпизоды, сцены и диалоги, творцы, как мы видели, успешно восполнили убыль своими инъекциями того же смрадного духа. С другой стороны, Елена Ямпольская, судя по всему, глубоко права: «гнилость очень умело вплетена в ткань повествования». Она пронизала ее насквозь.

* * *

Что касается «бабла» и вседозволенности, то ведь этим власть развратила прежде всего не народ, а вас, так называемую творческую интеллигенцию. Народ в известной степени оказался тут жертвой, а вы — деятелями. Он двадцать лет бедствовал и вымирал, не в силах перенести вашу клевету и глумление, а вы двадцать лет гребли «бабло». Кто такие, допустим, Чубайс, Кох, Гайдар или Радзинский, Сванидзе, Млечин? Убийцы — в прямом и точном грамматическом смысле этого слова. Очень многие, миллионы людей не могут вынести, пережить, когда им изо дня в день твердят, что они рабы, олухи, что прожили пустую, бесполезную жизнь, когда им на разные голоса напевают вариации на тему Межирова:

Что ты хнычешь, старая развалина?
Где она, священная твоя,
Вера в революцию и Сталина,
В классовую сущность бытия?