Пятая печать. Том 1

В просторной мансарде, заставленной конторскими шкафами, за письменным столом, массивным, как бастион, восседают двое этих… чекистов. Над просторами необъятного стола триумфально возвышается громадная туша с крохотной лысой головкой, удлиненной книзу двойным подбородком. На голом, как полированном, набалдашнике пышно распускаются огромные, как у Буденного, усы. Наверное, на эти великолепные рыжие усы ушли все соки, которые для мозгов предназначались, потому что усатая ряшка, лоснясь от жира и спеси, торжественно сияет высокомерной умственной глупостью. Только у очень глупых людей бывает на лицах такое демонстративно умное выражение. По рыжим усам узнаю: это — Таракан! Начальник СДПР.

У второго, который рядом, самая яркая черта — худоба. Она так неестественна, что говорить о его телосложении нелепо: у него — только теловычитание. А там, где у всех выпуклости, у него — плоско. Но особенно отвратна его мертвоглазость. Серовато-белесые глаза, без выражения, бездушны, как у замороженной камбалы в магазине «Живая рыба». Это — старший воспитатель Гнус. Мое внимание так поглощено созерцанием мертвоглазости Гнуса, что не сразу доходит то, что откуда-то кто-то со мной пытается установить контакт для общения.

— …Хлухой ты, падла, че ль? Токо хлухих туточки не хватало! — назойливо пищит тоненький голос, и я оглядываюсь в поисках тетки, спрятанной в углу.

— Че завертелся? Тебя, дундука пришибленного, тута спрашивають! Как фамилие?

Несоответствие этого писка с комплекцией Таракана столь разительно, что я по-идиотски начинаю лыбиться. А обращение «дундук пришибленный» помогает мне плавно вписаться в поворот на роль малахольного. Запутываясь в моих бестолковых ответах, чекисты все-таки выведывают ценную для НКВД информацию о моей фамилии, имени, даже о дате рождения! Сравнив ее с той, которая в сопроводительной бумаге, оба, довольные, откидываются на спинки стульев: поработали — раскололи злыдня! Таракан разглаживает холеные усы и поочередно подкручивает каждый ус за кончик, как бы настраивая чуткие антенны. Насторожил усы на меня Таракан: где еще встретишь такое природное явление — рыжего идиота в красном галстуке! Ох, как симпатичен я Таракану! И щедро одаривает меня Таракан тускло-серой улыбкой зубного железа из-под великолепия золотисто-рыжих усов.

— Значица, именинничком к нам пожаловал тута? Проздравляю! А родителев твоих, понимаш, пришлось, тута, забрать. Если врах не сдается — делать шо? Понимаш? Сам знаш: лес рубят — щепки летят… то Вождь сказал! Любишь родителев? То-то. Толды секи: щас от тебя все зависит! Яблоко от яблоньки… то-то… секешь?.. Нам тута подмогнешь, а мы — твоим родителям подмогнем. Ты пацан сурьезный — при халстуке… Знашь про Павлика Морозова? Толды — договоримся, тута…

Закончив пережевывать в железных зубах тускло-серый монолог, Таракан изображает железным оскалом дружелюбие и поглаживает усы, давая мне время ликовать от сексотной перспективы. И тут заговорил Гнус, решивший, что Таракан достаточно мне мозги запудрил. В отличие от суесловного Таракана, Гнус хрипло каркает без обиняков:

— Короче. Докладывать мне про то, что видишь, слышишь, чуешь. Понятно? Кхе-кха… — Достав из стола консервную банку, Гнус долго сплевывает туда мерзко тягучий харчоек. — Тут пацаны особенные, — продолжает Гнус, любуясь харчком, — враги народа. Чесы. Понятно? А ты че такой культурный? Интеллигент? Или еврей? Так и говори! У нас этого-того не скроешь!.. А че ты такой ушлый — при галстуке? Галстуки носить чесам происхождение не позволяет… давай сюда!

Снимаю галстук, досадуя на то, что забыл его раньше выбросить. Гнус небрежно швыряет галстук в мусорную корзину, но промахивается. Звякает нарядный никелированный зажим галстука… а мама так заботливо выбирала его в магазине! — и вдруг мне становится обидно… за пионерский галстук!! Чувствую, что краснею и злые слезы вот-вот брызнут из глаз, но не успеваю я ничего сказать Гнусу — меня опережает Таракан:

— Ну-ну-ну! Разрюмился… Тута не пионерский отряд. А наоборот. Но раз в душе ты пионер, то долг пионерский сполняй! А шо ты тута хотишь быть пионером — ты этого-того — при себе держи! Понимаш, будто ты пионер в тылу враха! Ить чекисты кажин день — в тылу враха. Особливо — в СССР. Ежли б мы не держали народ в ежовых рукавицах, все зараз в антисоветчиков перекинулись! То-то… А как ты нам сообчать будешь — так ет мы с тобой свяжемся… хучь через карцер. А окромя нас троих, сам знаш, никто про ет ни сном, ни духом… ни-ни… токо сам будь аккуратней, никому не доверяй! Все втихую примечай: кто чем дышит, где какой непорядочек проклюнется. Понимаш? Да ты ж — не колхозник. Ушлый пацан — наскрозь хородской. Будь спок — сработаемся. Усек? — И Таракан подмигивает мне по-свойски, как единомышленнику. И во мне подпрыгивает желание подразнить Таракана. В школе я всех передразнивал, от Двучлена до Крысы.