Пятая печать. Том 1

— Усе-ок, — откликаюсь я эхом, оглядываясь заговорщически по сторонам, и сообщаю: — В дежурке, понимаш, непорядочек… дежурный тута… с расстегнутой ширинкой… а отель толды… три буковки из слова «заштрихуй» выглядают… Понимаш? То-то и оно…

— Ну ты дае-ешь… — удивленно протягивает Таракан, простодушно дивясь моему скудоумию. Но пока тараканьи мозги работают со скоростью остановившегося будильника, под серой кожей Гнусовой чекистской морды суетятся, бегают злые живчики желваков. Поднимается Гнус со стула, ощерив желтые, не чищенные со дня рождения и на вид-то вонючие зубы, но приступ кашля возвращает его к банке с харчками. А тем временем мой «стук» до Таракана доехал и зацепил. Подносит Тараканище к моему носу кулачище размером — о-го-го! — с мой кумпол!.. а для большего сходства — тоже с рыжими волосами.

— Чем пахнет?!

— Могилой… — отвечаю я, уважительно ознакомившись с габаритами кулачища.

— То ж то… задену — мокрое место! Ррразмажу, тварь!!

После неожиданного пинка, я, распахнув головой двери, лечу кубарем вниз по лестнице, опережая звук хриплого карканья сверху: «Следующий!»

Встаю на ноги. Руки трясутся, но нервные комки в груди и в горле — как рукой сняло. Злость — лучшее средство от горя! Глаза сухие — ни слезинки! Чую — шишка на лбу наливается спелой вишней… Ништяк! Оприходуем, как подарок от органов в день рождения! По мере расцветания шишки на лбу, увядает в душе вера в Сталина. Что же он, Всезнающий, про НКВД не знает??!

* * *

Пройдет не так много дней, и в ДПР получу я ответ на этот вопрос. И пойму, что первая шишка в учреждении НКВД — та самая точка, которой закончилась моя жизнь в советском мире, осененном вниманием и заботой Великого Вождя. И сегодня, пятого ноября тридцать седьмого года, не просто одиннадцатая дата моего рождения, а день рождения другого мировоззрения, заполненного ненавистью. И не только к Сталину, но и ко всему, что называется советским!

Конец репортажа 2

Репортаж 3 Страх

Из страны непуганых идиотов

Сталин создал страну напуганных идиотов.

(Историк)

В родном своем краю.

Все мы Сталиным воспитаны…

(М. Исаковский)

Прошло полгода.

Время — май 1938 г.

Возраст — 11 лет.

Место — ст. Океанская.

Бац!! — врезают мне по радостно лыбящейся мордахе! Бац! — и еще!!

— За что-о?! — закрыв лицо, забиваюсь в угол умывальника. Передо мной — огольцы из старшей группы: Бык и Кузя. Нормальные огольцы… какая же муха их кусает?!

— «По поручению Присяжных…» — начинает Бык уставную форму Приглашения на Присягу.

— Не пузырись, — перебивает его Кузя, обращаясь ко мне, — сам напросился, Ваше сиятельство… агитатор хренов за светлое будущее! Парочка плюх полагается по регламенту Приглашения на Допприсягу. Для торжественного настроения.

— «…ожидай Собрание Присяжных в Зале Ожидания с начала мертвого часа!» — заканчивает Бык традиционную фразу Приглашения на Присягу. Так обидно начинается еще один день в ДПР. Однако!.. а фискальное дело поставлено у огольцов получше, чем в НКВД! Вчера, после отбоя, рассказал я пацанам книжку про коммунизм Томмазо Кампанеллы «Город Солнца», а по утрянке в умывалке — бац, бац! — отоварили по морде: нарушение Присяги!! И когда успели настучать? Оперативно… но несправедливо! Я не Павлик Морозов! Впрочем, с Павликом Морозовым не чикались бы. Не приглашали на Присягу, а нашли б его по утрянке висящим на трубе в умывалке. Так должно быть по Закону и Присяге, потому что против страха есть одно средство — еще больший страх. Такой, чтобы страшнее всех страхов!

В мертвый час забираюсь я в укромный закуток, оставшийся от печки в конце широкого коридора, который называется «Большим бульваром». Это и есть Зал Ожидания — единственное местечко в ДПР, кроме кондея, где можно тихо сидеть в одиночестве, «пребывая в состоянии сосредоточения души и духа для процесса духовного самоуглубления», как это предписано инструкцией по подготовке к Присяге. Таков ритуал. И пацанам ко мне подходить нельзя, чтобы не мешать мне думать про мою прошлую жизнь «для духовного очищения перед вхождением в будущую». Моя прошлая жизнь была не настолько продолжительной и содержательной, чтобы о ней долго думать. И вши зудят. Зато «в минуты жизни трудные, когда на сердце грусть» — всегда при себе утешительное занятие: надыбаешь ее, единокровную, бе-ережно на ноготь посадишь, а другим ногтем осторо-о-ожненько, чтобы почувствовать упругость ее тельца, надавишь… Чик! — брызнула, родимая! Занятие тихое, интеллектуальное, требует аккуратности, сосредоточенности, а потому для нервов полезное. Я б на месте докторов вместо всяких порошков насыпал бы неврастеникам по горсти вшей в кальсоны. И никаких нервных мыслей!