— Шща! Будьте уверочки! — одесская ресторация-варьете «Монте-Карло» на Мясоедовской не западло, как «Националь»! И явление Яши Факира там не остается без внимания и понимания. Пристяжь Япончика профессионально кладет глаз на молодого элегантного брюнета с безукоризненными манерами, потому как похож он и на модного поэта Блока, стихами которого бредила вся Одесса, и на наследника Ротшильда, и на таинственного маркиза из французского романа. О первом сходстве можно подумать, увидев поэтически пылкий взор Факира при пышной его прическе из вьющихся волос. А второе сходство утверждается перстнем с бриллиантом, сияние которого затмевает свет хрустальных люстр в ресторации. А уж третье сходство втекает и вытекает от присутствия при нем такой сексуальной дамы, за которую вся Одесса, закатив глаза до самой макушки, говорит, что она таки именно та графиня де Монсоро, про которую писал известный Шщурик ДьЮма из ПарижА. А уж он-то — самое доверенное лицо по шашням королевы! И пусть некоторые фрайера, таки не бывавшие в ПарижЕ, как слепые котята размазывают дерьмо по чистому блюдечку, размовляя за то, шо подывылыс на тую графинюшку, не в ПарижЕ, а на одесской Молдаванке! Но Боже ж мой, ежели у дамы такой тохес, що Афродита тут же сразу и… то кому какое собачье дело до того, что графиня ботает по французски с прононсом одесского Привоза?! Тем более, самый умный одесский еврей Мойша Глейзер имел сказать за то, «що весь пагъижский пгъононс пгъоисходит таки от евгъеев с одесской Молдаванки»!
Как водится в общительной Одессе, Миша Япончик, интересуясь за Яшу Факира и графиню, приглашает их угостить до себя в своем кабинете. И поручает это распорядителю, на которого все думают, что он хозяин ресторации… а в том приглашении пикантный нюанс. Потому що когда до вас имеет интерес не кто-то, а Миша Япончик, то либо ви имеете от этого знакомства крупный гешефт, либо ваш гешефт поимеют уже без вас. И не смешите ви меня за то, що все знакомства с Мишей Япончиком таки хорошо всем заканчивались! Но как только осторожная, как кошка, графиня излагает за это дело свое «фе», Факир стопорит ее красноречие:
— Шща! Азохн вей, графинюшка! Ежели вам, медам, нужно многое сказать за ту протухшую идею, то купите на Привозе селедку и морочьте ей голову! А ежели ви имеете чуточку подумать за то, що Яша Факир, как какой-то шлимазл, захотит пройти другим разом, то ви думаете за это, прелесть моя, теми очаровательными полушариями, которые в ваших розовых трусиках! Шер ами, графинюшка, отделяйте свои прелести от креслица и, покачивая ими на уровне потери сознательности фрайеров, чапайте, как я не знаю кто, туда, куда приглашают!
Когда прошли они зал под маслянистыми взглядами лимонщиков и жгуче завистливыми взглядами их дам, Яша берет свою даму под ручку и шепчет ей в розовое ушко:
— Шща! Нит гедайге, Сонечка! Бог — не фрайер, только Он и знает, кто и где находит, а кто и как теряет… Ты мадам де Монсоро и крути-таки попочкой, слушай ушками, ботай по французски, а секи по рыбе!
За столом в отдельном кабинете Миши Япончика графиня враз настраивает благородное общество на игривый лад. Кокетничая с Яшей и Мишей, графиня щебечет на том франко-одесском языке, который понятен каждому завсегдатаю одесского Привоза. И пока невозмутимый официант принимает заказ, экстравагантная иностранка от избытка эмоций так экспансивно подпрыгивает при избытке экспрессии, нарушая законы не только этикета, но и равновесия, что не раз имеет шанс шмякнуться красивой попочкой на паркет, если бы не Миша… А какая у Миши эрекция! то бишь, миль пардон, — не эрекция, а реакция. Боже ж мой! Какая реакция у Миши! Впрочем, эрекция у Миши — тоже дай Боже! Вся Одесса таки имеет за это значительное удивление! И каждый раз при оплошности графини и даже — без Миша успевает галантно поймать ее за красивую попочку. А разве что? И Факир вроде бы не торчит неизвестно зачем, как истукан на острове Пасхи, а тоже кидается на помощь опрометчивой графине, но що тому, ежели он завсегда чуток опаздывает? Да ще по недостаточной уклюжести очень метко попадает в то положение, которое очень смешное: то заместо графини ловит большую вазу с цветами, а то, поскользнувшись на паркете, растягивается повдоль кабинета…
— А-а-ах!! — восклицает графиня де Монсоро на чистейшем французском и, пользуясь каждым таким случаем, благодарно и нежно прижимается к Мише то попочкой, то еще чем, при значительном неудовольствии Мишиной шмары за каждый такой случай. А уж чем прикоснуться у графини — того достаточно. И шмара давно уж конкретно бы запустила коготки в роскошную прическу нахальной графини, но що с того будет, ежели та — иностранка, не разумиющая одесского этикета? А графиня, с непосредственностью парижанки, лобызает шмару, называя шерамишкой, и, мимоходом, оказывает ей любезность, отложив в сторонку ее сумочку, стеснявшую Мишину даму.