Пятая печать. Том 1

Говорят, такие манеры были-таки у Мойши Глейзера в дни его молодости, когда был он завзятым англоманом и посещал аристократические приемы, не дожидаясь туда приглашения. По-английски он знал только «бонжур» и «ауфидерзейн», а потому молчал, зато молчал он таки без акцента! А главное — умел уходить по-англицки — не прощаясь… но! — прихватив на память о благородном собрании какой-нибудь пустячоек вроде бимбочки с бриллиантом. «Да, были люди в наше время…» А ныне урки — кто?! Бакланы!.. Шпана пролетарская… Утратили современные урки традиции воровской культуры и хорошие манеры, которые присущи порядочному вору. Пролетарский вор держит вилку в левой руке потому, что в правой у него шницель!

Я засмеялся. А Валет, не улыбнувшись, продолжал:

— Шща, Бог — не фрайер, Он все видит! Хорошие манеры — таки да, но кто это ценит?? Не из-за них расплевался я с московской ельней и сел на льдину. А насчет завязать — причина появилась позже… Ну вот, главное за тебя и за меня мы знаем. Ты кое-что не договариваешь — это понятно. Я — не лягавый, напролом в душу не лезу. Все, что надо, я усек: воровать ты не умеешь, понтовать — тоже. И это — хорошо. А то, что ты так, еще и помалкивать можешь, — это замечательно!

Интеллект в тебе за версту чувствуется, а техника — дело наживное. Факир говаривал: «Красота от родителя, знание от учителя, а интеллигентность от Бога!» Мне с родителями не удалось познакомиться. Сгинули они в огненной купели Гражданской войны. И когда меня, четырехлетнего, во вшах и лишаях, подыхающего от голода, Факир из мусорного ящика выудил, то почему-то поинтересовался:

— Ишь, опеночек рыжий, ты что — еврей?

— Ага, еврей… но еще немножко! — ответил я осторожно, потому что не знал: а что такое — «еврей»? Зато уже имел горький опыт выживания среди обитателей чердаков и подвалов — людей не самых добродетельных нравов. А потому усек, что опрометчивые признания опасны. Мой дипломатичный ответ Факиру понравился:

— Ценю скромность! Марш за мной!..

Отмыл, откормил, подлечил. Ксиву выправил Факир, что он мой папочка. А это была моя заветная мечта: найти самого красивого мужчину — своего собственного папу! Параллельно со школьной программой освоил я, с помощью заботливого Факира, и деликатную профессию ширмача. А это — не дурки да берданки на шарап вертеть! Ширмач — не примитивный щипач. Тут не только щипанцами мантулят, тут сразу глушат фрайера интеллектом! На-по-вал! Работа ширмача для непосвященного — чудо. Как у иллюзиониста. А за чудесами стоят изобретательность, техника, годы тренировок и, конечно, Его Величество — ТАЛАНТ!

Послушай этюд про ширмача. Сюжет примитивный. Гуляет по пустынному бульвару фрайер. Доходит до конца бульвара… хвать-похвать, а где лопата?.. то бишь бумажник?! А ведь был только что… Фрайер ничего не покупал, не ездил в трамваях… гулял один по безлюдному бульвару, никого не трогая! Дырка в кармане?.. нет ее!.. и вокруг — ни-ко-го… а где бумажник?!

Не каждый фрайер вспомнит, что проходил мимо вежливый молодой человек с букетом цветов, спешащий на свидание, потому как мимоходом поинтересовался у фрайера: «который час?» — и притом наклонился нетерпеливо, чтобы взглянуть на циферблат на руке фрайера. Так вот: вопрос про время называется «отвертка», букет или газета — это «ширма» для прикрытия руки, а молодой человек, умеющий мгновенно «сделать отвертку и поставить ширму», называется «ширмач»…

Работает ширмач как хирург: быстро, точно, аккуратно. А фрайер — как под наркозом, чтобы избавить его от преждевременных переживаний. Наша работа — не вульгарный гоп-стоп: мы фрайера на уши не ставим, за храп не берем, наша профессия гуманная! Есть и щука, и щипцы, и другая техника, но этого для такой профессии мало.

Наука установила, что каждому фрайеру, даже ежели он не член профсоюза, от природы выдано пять органов чувств для восприятия советской действительности. И если не брать в голову за вкус, слух и обоняние, то зрение, а особенно осязание — эту подляну природа изобрела в самое западло. И стала бы невозможна наша гуманная профессия, если б не открыли еще во времена охоты на мамонтов «психологический наркоз»: шок от восторга или гнева. Чистая работа щипанцами — это техника, а психология — это искусство! Психология — наука тонкая… когда ее поймешь — любого сазана фрайернешь! Если мы сработаемся, поймешь, что один ум — хорошо, а два… сапога — пара!

Я рассмеялся. А Валет поморщился, вспомнив что-то.

— В Москве работал со мной пацан… твоих лет. Имя и фамилия были у него такие — вовек не забудешь… были они плодом изобретательности заведующего Саратовским детприемником, который нарек его по масти — Гелием Солнечным! Были у Гельки щипанцы — закачаешься, а сообразиловка — на ноле! Учить его психологии — интереса не было. Набрался он техники и уперся в свой убогий профессиональный потолок, потому что работал по шаблону.