Пятая печать. Том 2

И были бы мне до фонаря пристрастия панасюковские, так же, как и прокурору, который как грамотный юрист знает, что уважать надо не закон, а начальство. Но! Раскормленная до шарообразности Панасючка заведует не абстрактным пищепунктом, а столовкой нашего училища! И не надо быть проницательным, как Шерлок Холмс, чтобы протянуть логическую цепочку от мелкой тарелочки с капустой, которую ставят передо мной, к глубокому тазику с мясом, который ставят перед Рексом. Тут и тупарь Ватсон допетрит, что не абстрактное мясо хавает Рекс, а МОЕ! Мясо, которое из МОЕЙ тарелки! А за этот факт мне очень даже обидно. А когда так грубо цепляют за нежные струны моей души, которая в самом центре организма, в желудке, то соображалка враз выдает пламенные, гневные лозунги из речуги мозгодуя: «Наше дело правое! Все, как один, на борьбу за наше законное мясо! Руки прочь от моей родной тарелки!»

* * *

Чувствую я, как день за днем овощная диета пробуждает во мне кровожадные инстинкты. В Древнем Риме гладиаторов сырым мясом кормили, будя в них зверя… Глупые древние ни сном ни духом не ведали о том, что потомки на их авторитет, как на гвоздик в сортире, всякую лабуду повесят! Были тогда эти древние, молодыми, не опытными, а иначе бы дотумкали, что плотоядных мужиков гладиаторов надо бы кормить квашеной капустой до полного озверения. Тогда бы они в Колизее та-а-акое показали! Я представляю себя гладиатором, хавающим на арене… живого льва! Рот наполняется слюной, а воображение, вырвавшись на свободу, мобилизует хищные инстинкты. И я не только вижу, я чувствую себя этим гладиатором! Под истеричный визг в партере нервных патрицианок, под лошадиное ржание воинов в амфитеатре и скотский гогот плебса на галерке я все плотнее сжимаю крепкие, как капкан, челюсти, в которых беспомощно трепыхается лев, благоухающий ароматом свиной отбивной…

— Санька!.. Рыжий!.. Оглох?

Кто-то хлопает меня по спине — я выпадаю в обильный осадок из праздничного Колизея в унылые советские будни, провонявшие тухлой капустой. А во рту все еще стоит нежный вкус сочного жирного льва. Эх, будто бы свиную отбивную из зубов выдернули! Оказывается, пока я в грезах с открытым хавалом, как аллигатор, за львом охотился, Серега, Толян и Колян делово обсуждают конкретную проблему насчет рубончика. А раз я нужен, значит, Серега опять авантюру затевает.

— Силен ты мечтать! Мечта-атель!

— Небось о принцессе с коровой?

— Хорошо тому живется, кто с молочницей живет, молочко он попивает и молочниц, у… е-е-е!.. е-ежедневно обожа-ает и еее!.. еженощно обнима-ает…

— Фи, какие пошлости в благородном собрании! — говорю я.

— Говорить так — пошлость, а делать так — житейская мудрость! — парирует Серега. — Признавайся, мечтатель, какую прекрасную мечту мы спугнули?

— Рекса не дали дохавать!

— Ну-у… ты даешь! — выдохнули парни. Значит, угадал я.

— Оставь сОрок, Рыжий! — находится Серёга. — Одному тебе Рекса многовато, фактура! обдрыщешься… А раз ты такой догадливый… — тут слова его тонут в грохоте неожиданно распахнувшейся двери, откуда в облаке пара, благоухающего капустой, с воинственным ревом вырывается в коридор группа токарей. Забурлила веселая схватка. Токари, спрессовавшиеся у дверей, с ходу врезаются в наши разрозненные кучки. Но мы на то и «ухари» из группы «ух»! Растасованные неожиданным натиском, налетаем мы на токарей с флангов и тыла, выпираем их во двор на оперативный простор, а здесь, обретя преимущество в напористости, наиболее настырных токарей кормим снегом, а менее… а те просто удирают. Рукопашная заканчивается дуэлью снежками через ограду из железных прутьев, после чего обе группы разбегаются вытряхивая снег из ширинок и воротников. Вот и согрелись…

— Толян, Колян, Санька! — командует Серега. — Айда за один стол!

Серега Огиенко не комсорг, не профорг и не староста. Но в нашей группе Серегино слово авторитетнее, чем разглагольствования всего педколлектива училища. Потому что Серега — рог, лидер! Ураган войны, закруживший судьбы человеческие как осенние листья, забросил эвакуированного Серегу с Северного Кавказа в нашу группу, где выделяется тонкий, стройный Серега среди коренастых уральских парней высоким ростом и смуглотой лица. А авторитет Сереге обеспечивают удаль и бешеный нрав, когда дело доходит до серьезной драчки. Темперамент у него не остужен морозами, кипит в Сереге неуемная горластая кровь кавказских разбойников. Зато мое нескучное прошлое обогатило меня полезным опытом, и несколько моих наколок о том, как фартовее шарашить на шаре, оказались в масть, и теперь Серега тащит меня в каждую из своих шальных, но не продуманных авантюр.

* * *