— Ну, Сашко, раз пошла такая пьянка — режь последний огурец! Небось, учил ты в школе: «Жизнь дается один раз и прожить ее надо так, чтобы больше не захотелось!» Может, встретимся там, дзе у двери тезка мой — Апостол Петр… Зараз кажи ему, шо не так причикилял, для погулять, а у Петра Кухаревича хотишь працювать! Мае местечко там, дзе райская кухня! От там-то откормлю я тебя, мозгляка, до кондиции! Ни пуха тебе, ни… херА!
Засмеялся Петро. Впервые засмеялся при мне. Захохотал заразительно весело и неожиданно, будто бы выпрыгнул из него другой человек: счастливый, доверчивый, добрый. И сказал:
— Файный ты хлопчик, Сашко. Завсегда буду рад устречи с тобою. Токо дай тоби Бог, шоб устреча та була ще не скоро. А мине дай-то Боже скорийшей устречи с женушкой коханой и дочушенькой ясынькой… я жеж кажну нич з ними устречаюсь! — и смутившись навернувшихся слез, не оглядываясь, заковылял Петро к Верх-Исетскому рынку, чтобы поменять карточку на водку. Как видно, до упора нужны Петру Кухаревичу три пузыря враз, чтобы воспарить с ними туда, где давно живет его душа… с женой и дочкой! До встречи, Петро! Там, у входа, где Апостол Петр ждет своего веселого тезку, пряча добрую улыбку в пышную апостольскую бороду…
То, что во мне так долго копилось, разом в уверенность превратилось: если немцы победят, рабство будет хуже, чем при коммунистах. Потому что будет двойной социализм: рабство под немцами соци и нашими коммуняками, которые станут немецкими холуями. А союз озверелой гебухи с умным и педантичным немецким гестапо — этот коктейль мне не пережить! Нельзя их союз допустить! Как жаль, что так долго блуждала в запутанном лабиринте дремучих мозговых извилин моей бестолковки такая простая, как мычание, мысль! Теперь для меня фашисты — враги такие же, как коммунисты. И Тарас, Седой и Вася воюют против фашистов! А то, до чего я сегодня дотумкал, небось давно всем понятно! Не спроста коммунистам помогают даже капиталисты. Понимают: если под общим призывом
«Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
объединятся фашисты с коммунистами — кранты не только буржуям! А если фашистов не будет, то СССР будет обречен. Сразу, после смерти Сталина, вся эта сволочь: коммунисты и гебуха — разворуют, растащат страну, чтобы каждому отгрызть кусок от народного пирога!
Репортаж 25
Комиссия
Сами знаете, какие теперь люди —
Изжаришь, так его и незаметно на блюде…
«Хочешь получать лапшу по радио? Запросто! В шесть утра помой уши, включи радиоточку и по команде Гордеева: «…расставьте их на ширину плеч! Шире! Еще шире!» — раставляй уши и радостно лопуши. Когда Гордеев скажет: «А теперь весело хлопайте!» — хлопай ушами, стряхивая лапшу! Но! Соблюдай технику безопасности — не мотай на ус то, что на уши вешают!» Эта инструкция запомнилась с зимы сорок второго…
Наслушавшись радио, из барабанно патриотических радиопередач узнал я, что добровольцы, рвущиеся армию, долго упрашивают непреклонных военкомов. Конечно, склонность советского радио к вранью заметно обогатила фольклор не унывающего русского народа анекдотами, частушками и поговорками, а все-таки не думал я, что в армию попасть проще, чем на заграничное кино с поцелуями. Хотя до семнадцати мне еще четыре месяца, но единственным препятствием моему героическому порыву — скорей намотать обмотки и забазлать строевую песню, оказалось то, что работаю я в мартеновском цехе, где стопроцентная бронь от призыва. Однако стоило мне под диктовку военкома написать заявление об отказе от брОни с просьбой призвать меня как добровольца — это препятствие отпадает.
Медкомиссия менее часа занимает. Проводится она в насквозь продуваемой сквозняком анфиладе старинного щелястого дома. Наверное, для того, чтобы заморенные голодом призывники не замирали в анабиозе, как осенние мухи, а энергично дрож-ж-жали, будто бы закипая от всенародной ярости при высоком напоре патриотизма. А радиоточки днем и ночью базлают оглашено:
Пусть ярость благородная вскипа-ает как волна-а!