Пятая печать. Том 2

Такого быдла бабы сколь надо нарожают: дело не хитрое, а поперву — даже приятное. Партия ВКП(б), в которой кучкуются проверенные подонки, вот государственная опора фашистской России! Без такой партии, проникающей во все структуры учреждений и предприятий, немцам с Россией и после войны не управиться. А идеология? Она одинаково дурная, что у немцев, что у нас: всемирное господство!

Объяснил мне шуряк это доходчиво, как мальцу объясняют, почему в штанцы писять бяково, а потом предложил служить в его подчинении. А когда в России создадут русское гестапо, по образцу НКВД, то у меня и генеральская должность будет. Все на местах в России останется: те же мозгодуи про тот же социализм будут народу мозги компостировать и в день 1-го мая, День солидарности, будет народ под теми же красными флагами и лозунгами про власть рабочих и крестьян здравицы вождям и фюрерам базлать, а работники НКВД и гестапо одним делом будут заниматься: народ в страхе держать!

А на портретах Сталина будут в обнимочку с Гитлером рисовать. И вся любовь! Только народ получше жить будет при немецком честном фашизме, чем при воровском русском шалмане — коммунизме! Все станет ладно и шоколадно, будто бы в Германии… твою мать…

Закашлял Петро. Опять закурил. Видно — волнуется.

— А я доверие шуряка не оправдал. Хотя и понимал, прав он, а не я. Остался при своем… не сомнении, а чистоплюйстве, как называл это шуряк. А сейчас, думаю: шуряк мой ничем других не хуже. Просто чуток честней… ведь большинство готовы шкуру содрать с себя и с ближнего, протискиваясь к пирогу, чтобы побольше отгрызть. А я так не умею жить… да и не хочу. Прав шуряк, что я дурак. А дуракам закон не писан, если писан, то не читан, если читан, то не понят, если понят, то не так! Все сделал для меня шуряк: аусвайс спроворил, устроил на работу шеф-поваром в шикарный ресторан и совет дал, чтобы я про советскую власть не думал. А я, как шибко умный, стал думать… а думал-то тем, чем умел! И додумался: сделал финт ушами — мотанул с аусвайсом через фронт к своим… так я тогда считал, что советские это свои. А свои оказались майором сСмерша, который сперва мне собственноручно для тренировочки все зубы выбил: чувствуется квалификация! А уж потом к стенке поставил. Но тут штрафбат формировали, и меня, избитого до полусмерти, от стенки отклеили, сполоснули и туда же, для количества. Штрафбат — это гениальное изобретение советских генералов для разминирования минных полей. И кто меня железом нафаршировал: немцы или заградотряд, который нам в спины постреливал, чтобы мы шустрее по минному полю бегали, или та «шпрингминен», которая из-под меня выпрыгнула? Этого и хирург не понял, который из меня железо выковыривал и немецкое, и советское…

* * *

— Спасибо, Петро, за компанию. И за рассказ твой, — говорю я, прощаясь за воротами кладбища. — Ты, Петро, и сам не знаешь, как много полезного сказал. С твоей подачи я до этого допетрил! Давно за то переживал, а дотумкать не мог!

Хочу я Петра за мое дозревание до кондиции отблагодарить. А что ему на память подарить?.. Достаю из кошелька остаток декады хлебной карточки, на которой за пять дней хлеб не выкуплен, пять кило!

— Держи, Петро, покрепче эту задрипанную бумажку. Крепко держи! Не важно, что бумажно, было б денежно! За эту бумаженцию на толчке запросто отвалят пару пузырей! А не поленишься ее отоварить, будет тебе три пузыря! Без проблем!

— Без проблем в России бывает только с проблемами, — усмехается Петро. — Сам-то что жрать будешь?

— Вечером похаваю по талону в мартеновском кишкодромчике, а завтра по военкоматовской ксиве за декаду вперед хлебом отоварюсь! Ты за меня не беспокойся, я не по комсюковской дури на фронт иду, у меня там свои счеты… до того сложные, чтобы их объяснить надо пару пузырей раздавить! За все, что ты рассказал, спасибо! Это все, едрена мать, то, что должен я понять!

— Сдается мне, что понял ты что-то не то и не так. Не советую дергать тигру за хвост, это смешно, но только тигре! Ты, Сашко, ще разок на меня позырь, коль враз не побачив: як на войне интересно? Опять же интересуюсь: за кого воевать будешь? Правильно шуряк говорил: все дерьмо, кроме мочи! Но ежели тебе невтерпеж судьбу за хвост подергать, я тебе помешать не могу… А этих пузырей мне не хватало… для полного счастья! Русскому одной бутылки мало, две — много, а три — в самый цвет! Дай Бог тебе, хлопчик, живым и невредимым из этой заварухи выскочить! Хотя… невредимыми оттуда только войска НКВД выходят с песнями, как победители… когда все патроны в спины русских солдат расстреляют. Да ладно! С того света чем смогу, тем помогу! Будь спок, за мной не заржавеет! И Петро машет мне вслед раздвоенной клешней. Но не успеваю я отойти на десяток метров, как Петро окликает меня:

Эй, Саша, дружба наша! Побаловались и хватит! Забери карточку! Ни те, ни эти того не стоят! Все они — дерьмо!

— Нет, Петро. Это ты меня не понял. Я ни за тех, ни за этих. Я — за себя. А карточка мне уже ни к чему. Пользуйся, как хочешь. Не нужна — выброси… Или отдай! Ну, бывай!

Подковылял Петро ко мне: