Пятая планета

– Ты привыкнешь, – пообещал ему Вишвакарнак, похлопав окровавленной рукой по щеке. Но Кафланд не привык. Ни через месяц, ни через год. Жизнь, в которой и раньше не было смысла, окончательно потеряла для него свою ценность. Жизнь, которая стала совершенно другой. И все те богатства, что он мог получить, рисуя карты дверей в подпространство, они все не имели значение. Он больше не видел его. Даже собственное уродство больше не имело над ним прежней власти. Он смотрел в зеркало и видел свет вместо своего отражения. Яркий, слепящий свет. Лишь двери выглядели черными, бездонными дырами, к которым страшно было даже приближаться. Двери в мир, где был рожден Кафланд. Все остальное горело, сверкало, искрилось, и лишь только боль могла спасти от этого безумия. Боль, которую Кафланд причинял себе с таким же постоянством, с которым алкоголик тянется к спасительной бутылке. Боль, которая помогала вернуть прежнюю жизнь и сохранить рассудок. Боль, которую он научился любить и уважать. Главным было не зайти слишком далеко. И даже грязь, которая окружала его, не казалась в моменты прозрения чем-то постыдным. Она была всего лишь частью мира. Такого естественного, натурального мира. Мира, который жил теперь лишь в воспоминаниях. Таким было начало его новой жизни – безумным и бессмысленным. И таким будет его конец. Кафланд не сомневался в этом. Не сомневался до тех пор, пока не появилась женщина. Джейн. Она сияла и переливалась. Она была самым светлым из всего, что он видел прежде в своей новой жизни. И он знал, что готов полюбить ее. Полюбить и надеяться, что она полюбит его. И вместе они уйдут в туман, в подпространство. Вместе они дадут жизнь их ребенку. Нужно лишь забрать у мастера ремесел свое сердце. Нужно лишь, чтобы Джейн смогла выносить их чадо. И пусть Кафланд понимал, что все это лишь мечты, но это были первые мечты, которые появились у него за долгие годы. Мечты которым было суждено созреть, распуститься.

– Устал от никчемности? – спросила его Плиора. Она вошла в его квартиру без стука, без приглашения. Ей было плевать. На него, на Джейн. Ее лицо – маска презрения и ничего больше. Как, впрочем, и она сама. – Я предупреждала тебя, что этот день настанет, – сказала она, словно ответ на ее первый вопрос был уже дан. Хотя Кафланд знал, что ей плевать и на это. Плиора брезгливо, всего лишь одним указательным пальцем, тронула Кафланда за плечо, заставляя уйти с дороги, прошла в гостиную, долго смотрела на одежду Джейн: кожаные штаны, кожаная куртка, даже нижнее белье и то из черной кожи. – Хм, забавно, – губы Плиоры дрогнули, смахнув на мгновение с лица маску отвращения. Но всего лишь на мгновение. – Держу пари, твоя кукла вся покрыта татуировками и матерится как сапожник.

– Не твое дело! – Кафланд спешно сбросил с кровати женскую одежду, пнул ее ногой, отправляя в пыльный угол подальше от глаз, в паутину и грязь, затем повернулся к Плиоре, заглянул ей в глаза, удивляясь, почему эта женщина светится так же, как и остальные люди, вместо того, чтобы зиять чернотой, как двери в подпространство, что было бы куда логичнее.

– Ненавидишь меня? – прочитала его мысли Плиора.

– Не тебя. Только твое презрение.

– Но, тем не менее, хотел меня видеть.

– Да, – Кафланд собрался с духом. – Пришло время расторгнуть нашу сделку.

– Вот как?!

– Ты говорила, что поможешь мне, если я этого действительно захочу.

– И ты этого хочешь? Сейчас? Снова стать самым никчемным существом на всей земле?

– Не заставляй меня умолять.

– А то что, Кафланд? – Плиора неожиданно и громко рассмеялась. – Оглядись! Твоя способность – это единственное, что у тебя есть! Без нее ты ничто, пустое место, труха этого мира… – она вдруг замолчала, нахмурились, – или же нет? – ее взгляд скользнул по кровати, в угол, куда Кафланд бросил одежду Джейн, затем ему в глаза, в самую глубь его глаз. Так лукаво. Так чувственно. – Неужели, последний из флориан решил обзавестись потомством?

– Последний? – растерялся Кафланд. Внутри что-то щелкнуло, оборвалось. Смятение появилось внизу живота, быстро поднялось к груди, сжало сердце тревогой.

– А ты не знал? – Плиора радостно улыбнулась. – Бедняжка!

– Этого не может быть.

– Может. Ты сам знаешь, что может. Просто боишься ответственности быть последним из рода, – она замолчала, заглядывая ему в глаза, упиваясь его смятением. – Вы – кукушата, Кафланд! Плодитесь в тумане и тут же бежите оттуда.

– Я не сбегу. Теперь не сбегу.

– Не обманывай себя Кафланд. Ты флориан и это у тебя в крови.

– Хочешь проверить?

– Нет, Кафланд. Не думай, что такая мелочь может заинтересовать меня.

– Но… – он прикусил губу. Большие коровьи глаза с длинными ресницами наполнились слезами.

– Не притворяйся, что испытываешь чувства, Кафланд! Я знаю, что у тебя в груди нет сердца. Ты отдал его Вишвакарнаку, и теперь оно пылится на полке в его хижине. А ты… ты всего лишь ничтожество.

– Я – флориан!