Пятая планета

– Флориане крайне живучи, – так она объяснила ему свой выбор. – К тому же, кому, как не такому никчемному существу как ты мечтать о чем-то большем?! – В тот день Кафланд видел Плиору в первый и последний раз. Настоящая стерва. Если бы у него были родители, то они бы никогда не одобрили этой связи. Но он был один. Один в этом мире. – Почему все флориане мечтают о семье? – спросила его Плиора. – Это же так скучно. Поверь мне, – она устало зевала, в то время как Вишвакарнак копался в его груди, извлекая одно из двух сердец.

– Флориане – это редкость, – говорил ему мастер ремесел и лукаво заглядывал в глаза, словно собираясь предложить обменять еще какую-нибудь часть тела на диковинное для этого мира изобретение древних. – У меня есть много других интересных приспособлений помимо кристаллов подпространства, которые ставим тебе сейчас.

– Нет уж, спасибо, – сказал Кафланд, стараясь не смотреть на свою раскрытую грудь, в которой все еще бились два сердца – одно для него, одно для ребенка, который должен родиться. По идее должен родиться. Но не родится. Он обменяет возможность продолжить свой род на способность видеть двери в подпространство, находить их. Эти переменчивые двери, которые так сложно отыскать, заметить, отличить от остальных, не зная их точного местоположения, не веря в них. Но теперь все изменится. Теперь он станет особенным, тем, для кого двери перестанут быть тайной. И это позволит ему стать чуть лучше, чем он есть сейчас. И больше ничего. Ради этого можно потерпеть и грязный стол, на котором он лежит и боль операции, тем более что флориане могут блокировать свои чувства, свои восприятия. – Меня устраивает то, что я уже имею, – сказал Кафланд.

– Как знаешь, как знаешь…. – пропел Вишвакарнак, убрал извлеченное сердце в стеклянный сосуд, вставил на его место пучок микросхем с кристаллом в центре и начал подсоединять их к нервным окончаниям. – Знаешь, предыдущему картографу пришлось расстаться с половиной своего тела, чтобы заполучить это устройство, – напомнил он Кафланду, очевидно расстроенный тем, что обмен на этом закончится.

– Не забывай о том, кто он, мастер, – сказала Плиора.

– Да-а-а… – протянул как-то с придыханием Вишвакарнак. – Скоро не останется ни одного рожденного в тумане.

– Такого никогда не случится, – тихо сказал Кафланд, повернул голову, глядя на полку, куда мастер ремесел положил его сердце. Там, на полке, было достаточно различных частей тела, чтобы собрать еще одного флориана.

– Не льсти себе! – усмехнулась Плиора, проследив его взгляд. – Вишвакарнак не станет спасать один вид. Он хочет сделать одного, в котором бы сочетались элементы всех.

– Мне плевать, – сказал Кафланд, чувствуя, как микросхемы в груди начинают работать, посылая в мозг новые, непривычные сигналы. Перед глазами появились картины городов, улиц, домов. Все было наполнено светом, жизнью. – Что это? – испугался Кафланд, перестав блокировать чувства. Боль обожгла сознание. Свет рассеялся, погас, оставив серый печальный мир подпространства, затянутый туманом. Кафланд закричал, попытался освободиться от скоб, разводящего его ребра в стороны, чтобы можно было добраться до одного из двух сердец. Вишвакарнак замер.

– Держи себя в руках, флориан, – приказала Плиора. Губы ее изогнулись в отвращении. Сквозь кровавую пелену боли Кафланд увидел ее лицо, ее презрение. Оно охлаждало, приводило в чувства.

– Вот так-то лучше, – сказал мастер ремесел, когда Кафланд снова блокировал свои чувства. Боль отступила, но вместе с этим вернулся свет. Свет, в котором Кафланд не чувствовал ничего, кроме страха. Светилось все вокруг. Даже Плиора, со своей желчью и ненавистью, даже мастер ремесел, забрызганный кровью. Кафланд видел, как Вишвакарнак заканчивает свою работу, зашивает ему грудь, но все это уже не беспокоило его. Куда важнее было, почему он не может видеть, как раньше.

– Вокруг так много, света… – Кафланд зажмурился. – Это сводит с ума. Когда это пройдет?

– Теперь это твой дар, – сказал ему мастер ремесел.

– Но мне это мешает.

– Кого волнуют твои чувства? – услышал он голос Плиоры.

– Ты не говорила, что я буду видеть этот свет!

– Хочешь отказаться и снова стать неудачником? – спросила она. Кафланд поджал губы, веря, что она может забрать у него свой дар. – Вот так-то лучше, – сказала Плиора. – И не думай, что теперь твое умение делает тебя особенным. Ты всего лишь картограф. Мой картограф. Никогда не забывай об этом.