Пятая рота

Michelle, ma belle.
These are words that goes together well.
Michelle, ma belle.
Sont les mot que vont tres bien ansamble.

Сами собой подпевали губы знакомому мотиву. Светлая музыка и чистые слова песни никак не ложились на то, что я видел вокруг себя. Незатейливое повествование о нежной, но несчастной любви вырывалось из духовых инструментов и разлеталось вокруг, улетало к Плехову, к кишлаку Ханабад и летело дальше, к горам, чтобы улегшись у подножья, затихнуть и умереть там, как умерла девушка о которой сложена песня. Неуместно и ненужно, как фокстрот на кладбище, звучала грустная песня о любви — среди диких гор, бескрайних песков и хмурых солдат. Что-то одно тут было лишнее — то ли пейзаж, то ли Мишель.

Припев «Йестердея»

Why she had to go
I don't know
She wouldn't say…

прозвучал трагической кульминацией Реквиема.

Слушая знакомую и красивую музыку, я вдруг понял, что не хочу служить в армии.

Я не хочу дезертировать, тем более — перебегать на сторону противника, но и стоять тут, возле старта, между горами и пустыней, ждать своей очереди на старт и мерзнуть в строю — я тоже не хочу. Я вообще не люблю строй — он мне в учебке надоел на всю жизнь. Человек рожден не в строю и не для строя. В живой природе из всех животных лучше всего строем получается ходить у баранов: куда один — туда и все. А я не хочу быть бараном!

Я — личность!

Уникальная в своем роде и неповторимая во Вселенной.

Я не хочу через сутки летать в наряды, не хочу с умным видом выслушивать излияния ограниченного колхозника Кравцова, не хочу мести палатку и каптерку, не хочу мыть ложки и кружки за весь взвод, не хочу по ночам стоять под грибком вместо дебила, вся заслуга которого только в том, что он пришел в военкомат на полгода раньше меня.

Я совершенно точно не хотел служить и злорадно наблюдал как на старте выстраивается управление полка. Пузатые майоры и дородные прапорщики топтались возле черты, ожидая взмаха Сафронова.

«Вот бы кому сортиры чистить — этим пузанам! Наели себе загривки в штабе. Посмотрим теперь: как вы бегать умеете?».

К моему удивлению, управление полка, потрясая животиками, довольно бодренько ушло со старта. На их место встала разведрота. За ней пристраивалась рота связи. Каждую минуту Сафронов махал рукой, отправляя на дистанцию очередную партию легкоатлетов. Через пять минут настала очередь второго батальона. Управление полка в это время уже добегало до Плехова. Как Чапай — впереди, на лихом коне — комбат побежал вместе с разведвзводом. Второй взвод связи выстроился на линии.

— Бежим кучно, — Михайлов подпрыгивал на фланге.

— Марш! — махнул Сафронов.

Все побежали — и я побежал.

Эти дяденьки в Министерстве Обороны, которые в своих кабинетах разрабатывают армейские нормативы, все-таки в чем-то неправы. Норматив для бега на три километра — двенадцать минут. Пусть так, не буду спорить. Но этот норматив рассчитывался на стадионах военных городков на асфальтовом покрытии. По песочку-то бежать тяжелее. Ноги утопают и проскальзывают. Шаг получается не такой широкий, приходится частить. Следовательно, быстрее устаешь. Навстречу нам уже несся передовой разомревший бенетон управления: раскрасневшиеся, не смотря на холод, взрослые мужики, поблескивая капельками пота, пыхтя набегали на финиш. Метрах в двухстах за ними, держа строй, бежала полковая разведка.

В учебке мы бегали кроссы ежедневно и не один раз в день. Привычка к нагрузкам была, но последний месяц я вел довольно праздную жизнь, поэтому, первые метров двести дались мне с трудом. Ноги вязли и пробуксовывали в песке. Только метров через триста, после того, как мимо нас пробежала разведка, мне удалось, наконец, взять свой темп. Ну, так-то, конечно ничего — бежать: красивые горы — слева, изумительная пустыня — справа, восхитительный Плехов впереди и замечательные сослуживцы вокруг. Вот только что-то уставать я стал с отвычки. Мы обежали тригопункт и Плехова, мысленно радуясь, что полдела сделано.

— Пять-двадцать, — посмотрел на часы Михайлов, — поднажми, мужики!

Мне показалось, что обратный путь как будто идет чуть-чуть в горку. Или это просто усталость? Я оглянулся на одновзводников и с удивлением для себя открыл, что выгляжу, пожалуй, свежее всех. У меня даже дыхание еще не сбилось. Остальные бежали, распахнув рты, а сзади всех бежал Кравцов. На своих коротковатых ножках он не отставал от взвода только из самолюбия. Зло стиснув зубы он вовсю работал руками и ногами, стараясь догнать предпоследнего. Вот и финиш — метров триста. Взвод начал ускоряться, набегая на него.

— Одиннадцать-тридцать шесть, — махнул Сафронов и писарчук внес эти цифры в нашу графу.

Мне было интересно узнать: за сколько пробежали пузаны из управления? Я глянул писарю через плечо и чуть не поперхнулся — эти взрослые дядьки пробежали на десять секунд быстрее нас!

Вот это пузаны!