Читаем Пятая рота полностью

Сегодня я с утра был свободен. Порядок в палатке и в каптерке наведен, завтрак кончился, до обеда далеко. Нурика посадили вместо Золотого на БТР водителем и он вместе с Тихоном ушуршал в парк. Золотого комбат с глаз долой перевел в Айбак. Женек пошел в гости к хозвзводу. Черпаки скучились в каптерке. Дежурным стоял Полтава, а мне до шести часов вечера, до того момента, когда Полтава передаст мне штык-нож и повязку, делать было совершенно нечего. Я пошел в полковой магазин, чтобы купить пару пачек югославских карамелек и пачку «Дракона», но возле дверей был встречен Аскером.

— Ты куда?

Глупее вопроса трудно придумать: куда идет человек, открывающий дверь магазина?

— В туалет. Ссать хочу. Не видно?

— Дело есть, — с самым серьезным видом сказал Аскер.

— Может, я пока куплю себе то, за чем шел?

— Не надо, — решительно отговорил меня мой товарищ по губе, — потом еще больше купишь. Пойдем.

— Куда? — я не хотел уходить от магазина.

Я хотел придти в палатку, заварить чай, угостить Полтаву и дневальных чаем с конфетами и не торопясь попить ароматный напиток, лениво перелистывая журнальчик или газетку.

— Пойдем, пойдем, — Аскер взял меня за локоть, — сказал же: дело. Только автомат возьми.

«Нормальное дело! Нормальное такое дельце, если на него надо идти с автоматом».

— А кулаками не отобьемся? — с тревогой спросил я, подумав, что на Аскера насели чурки и нужно помочь товарищу восстановить статус-кво.

— Отобьемся. Но с автоматом — убедительней.

— А, ну тогда понятно.

Мне не было понятно абсолютно ничего.

— Встречаемся через пять минут возле палаток пятой роты, — уточнил Аскер.

Придя к себе, я с самым невинным видом попросил у Полтавы ключи от оружейки. Он кинул их мне и я взял оттуда свой автомат, но магазин на всякий случай спрятал в карман галифе. Если меня кто-нибудь спросит: «зачем взял автомат?», я очень просто отвечу: «да почистить!».

Да и не спросит никто: эка невидаль — солдат с автоматом! «Караул! Держите его!». Гораздо более удивительней было бы, если бы я прогуливался не с автоматом, а без штанов.

Я подошел к пятой роте. Возле грибка с дневальным меня ждал Аскер. Свой автомат он закинул за спину, а подмышками у него было две трехлитровых оцинкованных банки. Одну из них он передал мне:

— Держи. Твоя доля.

Ага! Нормально он придумал.

Урод!

Я, вместо того, чтобы в тени палатки пить чай с моими любимыми малиновыми конфетками и листать журналы с красивыми и смелыми девчонками, должен таскать за ним эти консервы?! В них полведра! И автомат в придачу.

— Пойдем, пойдем, — Аскер снова потянул меня за рукав, — нечего тут маячить.

Мы вышли за КПП и пошлёпали в сторону бетонки Хайратон-Кабул.

— Ну, — не выдержал я, — а дальше что?

— Не ссы. Пойдем, — притуплял мою бдительность Аскер.

Мы вышли на трассу.

Мимо нас в ту и в другую сторону проезжали автомобили, главным образом — советские, но попав по ленд-лизу в руки афганских товарищей, они были размалеваны картинками, кистями и надписями до полной неузнаваемости.

— Не то, — вздыхал Аскер, каждый раз, когда бывшая советская модель проносилась мимо, — не то…

Он поставил обе банки ближе к середине трассы и сам стал метрах в пяти позади них. Наконец, со стороны Ташкургана показался пикап — бело-оранжевая «Тойота».

Аскер решительно преградил ей путь.

«Тойота» взвизгнула тормозами и остановилась в метре от банок. Из кабины вылез бородатый афганец лет сорока.

— Хубасти! — обратился к нему Аскер, приветствуя аборигена с самым мрачным видом: он, кажется, нашел свою жертву и живым ее выпускать не собирался.

«Трибунал!», — подумал я, — «Как пить дать — трибунал. Шесть лет. Не меньше».

— Бахурасти! — ответно улыбнулся бородатый, — Чи аст, командор?

— Жир! — уверенно предложил Аскер, — Две банки.

Он поставил ногу на одну из банок, давая понять, что хозяин обеих — он, и торг следует вести с ним одним.

— О! Жир — хуб! — восхищенно засуетился афганец, — Жир — харащё! Сколка?

— Пятьсот. За каждую, — уточнил Аскер.

Цена была приемлемая для обеих сторон. Трехлитровая банка жира так и стоила — пятьсот афошек. Поэтому, бородатый афганец восторженно зацокал языком, радуясь такой удаче — жир посреди дороги. И даже не надо идти за ним на базар. Добро само в руки приплыло. Он на наших глазах отсчитал десять красных бумажек с лысым Амином, но не отдал их, а держа в кулаке, нагнулся к той банке, которая была свободна от ноги Аскера. Через минуту он поднялся с таким разочарованным видом, будто мы его обманули в самых светлых ожиданиях:

— Нис жир, командор! Капюста, — пояснил он Аскеру причину своего разочарования.

Аскер стоял на своем:

— Жир!

— Нис жир, командор! Капюста, — для убедительности своих слов абориген даже поднял банку с бетонки и стал тыкать маркировкой в лицо Аскера.

По маркировке действительно было видно, что в банках нет никакого жира и туда наложена самая кислая капуста в мире, просто банки одинаковые.

Но маркировка-то — разная! И афганец, накопивший денег на «Тойоту» был не глупее паровоза, чтобы в этом не разбираться. Наверняка — какой-нибудь торгаш средней руки.

Аскер оставался непреклонен:

— Да я тебе точно говорю — жир!

Перейти на страницу:

Все книги серии Афган. Локальные войны

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман