Пятая женщина

Времени для размышлений у нее было достаточно. По графику ей полагалось три выходных. Она должна вернуться на работу через сорок девять часов, в семнадцать сорок четыре. У нее есть время и надо использовать его с толком. До сих пор все шло по плану. Женщины ошибаются, только если начинают думать по-мужски. Это она знала давно. А за последнее время постаралась и доказать.

Однако кое-что раздражало ее. Выводило из равновесия. Она внимательно следила за публикациями в газетах. Слушала выпуски новостей по радио и телевидению. И была убеждена, что полиция находится в полном неведении. С одной стороны, это вполне соответствовало ее намерениям: не оставить следов, увести в сторону от того места, где действительно следует искать. С другой стороны, такая непонятливость раздражала ее. Полицейским никогда не докопаться до истины. Своими действиями она задала им загадки, которые войдут в историю. Но в представлении полицейских человек, которого они ищут, так и останется мужчиной. А это ее не устраивало.

Сидя в темной бельевой, она обдумывала свой план и те изменения, которые надо в него внести. Однако выходить из графика она не собиралась. Хотя на первый взгляд, это не было заметно, она всегда планировала с небольшим запасом.

Загадка должна обрести лицо.

Итак, в половине третьего она вышла из бельевой. Больничный коридор был пуст. Она оправила белую униформу и зашагала в родильное отделение. Там, как всегда, будет четверо дежурных. Она уже заходила днем, будто бы затем, чтобы навестить женщину, которая, как она знала, уже выписалась. Заглянув через плечо медсестры в журнал, она увидела, что все палаты заняты. Ей было трудно понять женщин, которые рожали детей в это время года — на пороге уже стояла зима. Но причину она знала: не женщины решали, когда им рожать.

Подойдя к стеклянным дверям родильного отделения, она остановилась проверить, нет ли кого в служебном помещении. Слегка приоткрыла дверь. Все было тихо. Это означало, что акушерки и медсестры где-то заняты. Дойти до палаты, в которой лежала нужная ей пациентка, было делом пятнадцати секунд. Вряд ли ей кто-нибудь встретится. Но мало ли что. Женщина вынула из кармана перчатку. Она сама сшила ее и наполнила свинцом. Натянула перчатку на правую руку, открыла дверь и быстро вошла в отделение. В дежурке никого не было, где-то говорило радио. Женщина торопливо, но неслышно прошла к нужной палате. Проскользнув в дверь, она беззвучно притворила ее за собой.

Пациентка, лежавшая в кровати, не спала. Гостья сняла с себя перчатку и сунула в карман, туда же, где в конверте лежало письмо матери. Села на край кровати. Роженица была очень бледна, живот ее круглился под одеялом. Посетительница взяла ее за руку.

— Ты решилась? — спросила она.

Роженица кивнула. Та, что сидела на краю кровати, не удивилась. Лишь внутренне восторжествовала. Даже самые забитые женщины могут вернуться к жизни.

— Эужен Блумберг, — сказала пациентка. — Он живет в Лунде. Научный сотрудник в университете. Чем он занимается, я точно не знаю.

Посетительница похлопала женщину по руке.

— Я выясню, — сказала она. — Тебя это не должно беспокоить.

— Я ненавижу его, — сказала женщина.

— Да, — ответила та, что сидела на краю кровати. — Ты ненавидишь его, и ты имеешь на это право.

— Если бы я могла, я убила бы его.

— Я знаю. Но ты не можешь. Думай лучше о ребенке.

Она наклонилась и погладила женщину по щеке. Потом встала и снова натянула перчатку. Весь разговор занял не больше двух минут. Гостья осторожно открыла дверь. Никого из акушерок или сестер не видно. Можно выходить.

Ей оставалось только пройти мимо дежурки, когда оттуда вышла какая-то женщина. Вот неудача. Но ничего не поделаешь. Женщина уставилась на нее. Она была немолода, очевидно, одна из двух акушерок.