Пятая жизнь

За хутором тянулся овраг, который весной наполнялся водой, а к середине июня кишил комарами и пожирающими их лягушками. Огороды, являвшиеся основным средством существования, примыкали к лесу; оттуда периодически приходила кабаны уничтожавшие посевы, и когда бывал дома, Борис охотился.

В то время, когда он служил в армии, достать оружие не составляло труда, так как никто еще толком не разобрался, кому оно принадлежит: несуществующему Советскому Союзу, наскоро провозглашенной России или суверенным «братьям меньшим», поэтому он без особы проблем прихватил новенький АКМ и десяток «магазинов», которые хранил в старом сундуке.

Если б про автомат узнала милиция, могли б возникнуть серьезные неприятности, но, похоже, даже участковый из ближайшего райцентра не догадывался, что хутор обитаем. На топографических картах, вышедших после девяносто пятого года, его название, как и сотни других таких же, было нанесено тонким пунктиром, что означало «полностью вымерший», и это устраивало всех. Зная, что чужие там не появлялись уже несколько лет, Борис спокойно оставлял дом под присмотром деда Коли и двух бабок, Агафьи и Антонины, не сомневаясь, что даже если вернувшись однажды, не застанет никого из них в живых, на его имущество вряд ли кто-нибудь покусится.

Стариков Борис жалел. Всеми забытые и оторванные от мира, они шутили, что последним, виденным воочию транспортным средством, в их памяти остались танки с черными крестами, прошедшие здесь во время последней войны. Да и те проследовали мимо и сгинули в болоте, не причинив никому вреда, хотя тогда на хуторе обитало почти сорок человек. Может, кстати, в этом была только доля шутки…

О том, что «наши» победили, жители узнали от двух вернувшихся с фронта солдат. Оба умерли через год, и больше никаких новостей не было. Зато по привычке все хранили в заветных узелках пожелтевшие документы и деньги, теперь представлявшие интерес, разве что, для нумизматов.

Борис конечно мог бы просветить стариков, относительно новой жизни и нового общественного строя, но решил, что этим убьет их, поэтому просто говорил, что там все нормально, и искренне радовался каждому благополучно прожитому ими дню. Именно у них Борис научился ценить и понимать то, что тебя окружает. Какой смысл в борьбе за несбыточные идеалы, если рядом существует мир, который прекрасен и удивителен сам по себе, и самое большое счастье – просто присутствовать в нем!

Еще в армии, перед вступлением в комсомол, Борис сделал открытие – оказывается, между Библией и Манифестом Коммунистической Партии очень много общего; только одна пугает Апокалипсисом и обнадеживает Вторым Пришествием, а другой призывает устроить этот Апокалипсис, именуя его революцией, а после обещает тождественный раю коммунизм.

Сейчас, и коммунизм, и Второе Пришествие утратили актуальность, но вера в светлое будущее продолжает разлагать умы людей. Никто почему-то не в состоянии понять, что самое святое и достойное внимания из имеющегося в распоряжении человечества – это окружающий мир, получивший корявое название «экосреда». И совсем не из-за морозов, а ради подключения к этой атмосфере единения с миром, пронизанным светлой энергетикой душевного покоя, Борис и возвращался домой; именно она давала ему силу для очередной погони за чем-то призрачным, но безоговорочно прекрасным. Погоня эта началась несколько лет назад, когда он почувствовал, что любовь, даруемая ему миром, требует выхода, а не просто блаженного созерцания; требует излияния, и объект должен быть гораздо шире пределов его собственной личности. Ему хотелось выплеснуть эту всеобщую благость, казавшуюся настолько огромной, что она превосходила способность к осмыслению – у нее даже не было имени, ведь все человеческие слова несут в себе конкретный, ограниченный смысл.

Однако Борис чувствовал, что она существует. Не верил, а, именно, чувствовал, ибо вера слепа и базируется на догмах и допущениях, а он ощущал ее внутри себя и не мог от этого отказаться. Гораздо проще было отказаться от древней легенды про бога, благополучно пребывающего на небесах, чем от приветливого дыхания леса и беззубой улыбки старика, наполненной счастьем при виде восходящего солнца. Это настолько зримо, что спорить просто бессмысленно…

– …Еще что-нибудь заказывать будете?

Борис очнулся. От окорочка осталась лишь горка костей, а во второй тарелке плавал слегка омраченный майонезными облаками одинокий, как солнце в небе, диск помидора.

– Нет, спасибо, – он взглянул на часы – оказывается, прошел целый час, и неудивительно, что такой клиент официантке не слишком нравился; зато майка высохла, и волосы, словно покрытые лаком, лежали теперь ровными прядями.

Борис расплатился и выйдя на улицу, зажмурился. Яркое солнце отражалось в оставшихся лужах, а голубое небо, казалось, вибрировало в своей бездонной глубине. Груженый КамАЗ остановился сам – Борис даже не успел поднять руку. Из него выскочил парень в тренировочном костюме и побежал к кафе. В кабине остался водитель, поэтому Борис подошел.

– День добрый, вы не на Волгоград?