Пятьдесят оттенков ярости (СИ)

— Знаю, знаю, — спокойно кивнул мой лучший друг. — И ценю это, поверь. Но сейчас, повторюсь, я абсолютно уверен в своем решении. Это будет воплощением моей самой смелой мечты. Если все получится, я буду, пожалуй, одним из самых счастливых людей на Земле.

— Надеюсь, ты поделишься со мной, если все пройдет, как надо?

— Конечно! Более того, ты разделишь это счастье со мной. Если тебя не будет рядом, я очень сильно обижусь. Мы поделим на двоих сладость победы или горечь поражения, согласен?

— А куда я де…

Но слова мои прервал звонок входной двери.

— Вот и наши гости, — констатировал Маттео, поднимаясь.

Когда он распахнул дверь, на пороге, действительно, стояли мои родители и дядя Леон. Последнего не узнать было невозможно. Хоть живьем я его в глаза не видел, но сходство с мамой и Хим говорило само за себя.

— Где она? — с места в карьер спросил мужчина. — Где Химена? Я хочу ее увидеть!

— Притормози, братец, — осадила его мама. — Ты только приехал. Поздоровайся сначала.

— Хоть бы на племянника посмотрел, отец года. — пробурчал папа. — Ты его живьем ни разу не видел.

— Ты сам запретил приезжать к вам, так что не жалуйся, — парировал дядя Леон.

— А ты мог хотя бы фотографию попросить, — не унимался его родственник. — Из вежливости.

— Зачем, если Лидия мне их и так целыми альбомами присылала? — изогнул бровь тот. — Я видел все — и новорожденного Гастона при первом кормлении, и то, как ты забирал их из роддома, и то, как мой племянник научился держать головку, и его первую улыбку, и первый зубик, и первый шаг, и…

— Да будет Вам, дядя, — отмахнулся я, направляясь к своей семье. — Не позорьте меня при друзьях.

— Можно подумать, ты стесняешься Маттео. — Вы же с ним чуть ли не в одной колыбели спали.

— Мило, — пробурчал я. — тебе непременно следует упомянуть об этом в присутствии наших девушек.

— Да ладно, я не сумасшедшая, — рассмеялась маме. — Нине о таких вещах говорить не стану. Успокойся.

— Надеюсь, — заметил я, но позволил ей чмокнуть себя в щеку, а затем, пожал руки отцу и дяде Леону.

Маттео мои родители тоже приветствовали, как родного сына, к чему я уже давно привык. А вот наш родственник моего лучшего друга раньше не знал, поэтому деловито протянул ему руку и представился.

— Леон Кастро, к Вашим услугам, молодой человек. Вы — друг Гастона.

— Очень приятно, — благовоспитанно ответил рукопожатием тот. — Меня зовут Маттео. Маттео Бальсано. Мой отец — хозяин этого дома.

Дядя Леон с удивлением посмотрел на свояка и пробормотал:

— А я думал владелец — твой друг.

— Так и есть, — пояснил папа. — Анхелло Бальсано — мой давний и верный друг. Потому наши сыновья и подружились. К тому же, они — ровесники. Как говорится, дружить надо так, чтобы потом дружили еще и ваши дети.

— Не знаю, у меня так не получается. — пожал плечами дядя Леон. — Все друзья, которых я знал в молодости, давно спились, и мне, честное слово, уже противно с ними общаться. А у тех, с которыми дружу сейчас, семьи, дети. Мы почти не видимся.

— Потому что ты изменился, братик, — улыбнулась мама. — И это не может не радовать. Тебя ведь больше не прельщает тот образ жизни, который ты вел раньше?

— Тот, в котором я не помнил себя трезвым? Ну уж нет. Скажем так: момент, когда я узнал, что Хулия беременна и, возможно, я буду отцом, разделил мою жизнь на «до» и «после». Я понял, что хочу быть для своего ребенка примером, а не позором.

— Разве вы не испытали облегчения, когда она сказала, что Хим — не Ваша дочь? — удивился я.

— Как ни странно, нет. Конечно, когда я только узнал о беременности Хулии, был шокирован и очень напуган. Думал, все, прощай, молодость. А потом вдруг вспомнил нашего с Лидией отца — твоего дедушку. Вспомнил, как мы вместе смотрели мультфильмы, играли в прятки, гоняли во дворе мяч.

— Да, папа у нас был замечательным, — понимающе улыбнулась мама. — Помнишь, как он говорил: «отцом может стать, кто угодно, а вот папой — далеко не каждый»?

— Конечно, помню, — кивнул дядя. — Собственно, эта фраза и стала для меня Откровением. Я понял, что не могу бросить своего ребенка. Не хочу быть просто отцом — биологическим родителем, который сделал дело — и был таков. Нет. Хочу быть папой. Тем, кто будет просыпаться по ночам, чтобы менять подгузники, держать руку во время первых шагов, катать на плечах, водить в цирк, посещать родительские собрания в школе…

— И наказывать за проделки, — добавил мой отец.

— Бить что ли?! — опешил дядя Леон.

— Зачем бить? — удивился папа. — Я своего сына и пальцем не тронул. Иногда ругал за беспорядок в комнате, оставлял без сладкого за плохие оценки, ставил в угол за непослушание, сажал под домашний арест за поздние возвращения с прогулок. Но чтобы хоть раз поднять на него руку или повысить голос…

— Не знаю, — отмахнулся дядя Леон. — Наш с Лидией папа не делал ничего такого.

— Вот, потому-то ты и пропил свою молодость, — пробурчала мама. — Тебя все баловали и все прощали. Ты получал все, чего хотел, и это тебя сгубило, братец.

— Может, ты и права, Ли, — согласился тот.- Но все же у нас были хорошие родители, правда?