Пятьдесят слов дождя

Юко криво улыбнулась. Ее огонь погас. Она откинулась на подушки и закрыла глаза.

– Может быть только один правитель, – произнесла Юко. – Если это не ты, то тот, кто намерен тебя уничтожить.

Нори кивнула.

– А теперь оставь меня, – выдохнула бабушка. – Мне нужно поспать. Я чувствую, что скоро засну надолго.

Нори поклонилась.

– Последний вопрос, обаасама…

Юко издала хриплый звук, показывая, что она слушает.

– Ты сожалеешь о чем-нибудь?

Вопрос повис в воздух. Старая женщина отвернулась.

– О многом, – тихо ответила она. – И ни о чем.

Нори охватило разочарование. О целой жизни не расскажешь за оставшееся время.

– Я не понимаю.

– Поймешь, – сказала Юко, и слова прозвучали как проклятие. – Ты все поймешь, Нори.

* * *

Нори молчала о своих планах закрыть бордель. Никому не нужно о них знать. И меньше всего – бабушке.

Скоро она будет свободна делать все, что пожелает. Нет нужды насмехаться над умирающей женщиной.

Это было бы недостойно.

И, как ни странно, она поняла, что жалеет Юко Камидзу больше, чем ненавидит.

Когда бабушка умрет, ее смерть оставит зияющую черную дыру в мире Нори. Не будет никого, кто мог бы направить ее по новому пути. Она останется одна.

Прошло много лет с тех пор, как кто-нибудь видел ее мать. Считая ее мертвой, Юко все же согласилась отправить три поисковые группы, хотя след остыл и шансы были невелики.

В те дни у Нори не было никакого покоя. Все от нее что-то хотели. Вероятно, так будет всю ее оставшуюся жизнь.

Акико, напевая, поправляла на ней новое платье для официального приема.

– Надо достать драгоценности из хранилища, посмотреть, что подойдет к этому платью. Ваша бабушка дала совершенно ясные указания: вы должны сиять. – Горничная понизила голос. – Я полагаю, там будет джентльмен, которому она сделала намек относительно вашей руки и сердца. Она надеется, что он найдет вас приятной.

Нори сморщила нос.

– Но прием только через несколько недель.

– До тех пор вы будете полностью заняты, – напомнила ей Акико. – Вам и плюнуть будет некогда, маленькая госпожа. Ваша бабушка спешит передать вам все, пока она еще дышит. Люди должны знать, что такова ее воля.

Нори угрюмо посмотрела на свои босые ноги.

– Так будет всегда?

– Потом станет легче, – пообещала Акико. – И у вас есть я, чтобы присматривать за ребенком, не нужно беспокоиться.

Нори вздрогнула.

– Он здоров?

– Совершенно, – ответила Акико, посмотрев на напряженное лицо Нори. – Ах, моя дорогая, не мучайте себя виной. За ним очень хорошо присматривают. Ваша досточтимая бабушка тоже никогда не утруждала себя посещением детской. Для этого и существуют слуги.

Нори застыла на месте. Что-то сдвинулось внутри нее, как валун, который медленно, но верно начал катиться вниз по склону.

Я не буду такой, как вы.

Как пафосно она объявила свое намерение, и какими пустыми казались эти слова сейчас; она была пристыжена до глубины души.

– Я боюсь. Я боюсь даже прикоснуться к нему.

– Вы боитесь, потому что любите, – сказала Акико. – Любить ребенка – это величайший ужас на свете. Всю жизнь до смерти беспокоиться о каждом его шаге… Это пытка и одновременно огромная радость.

– Я всегда знала, что не смогу, – прошептала Нори.

– Это только начало, госпожа. Вы уже понимаете – жизнь полна сюрпризов.

* * *

Дни были расписаны до последней минуты. Но когда наступала ночь, Нори оставалась одна. Она бесшумно ходила по дому, словно все еще была ребенком, которому есть что скрывать.

Детская располагалась в дальнем конце западного крыла. Нори проскользнула внутрь. Ночная медсестра крепко спала в кресле-качалке. Кто-то выкрасил стены в темно-синий цвет, как океан в полночь, на полках стояли мягкие игрушки.

Не дыша, Нори заглянула за борт кроватки из красного дерева.

Ребенок моргнул. Раскрыв задумчивые глаза, как будто понимая значение момента, он сжал крошечную ручку в пухлый маленький кулачок и протянул ей. И улыбнулся.

Она постучала указательным пальцем по кулачку.

– Привет, – прошептала Нори. – Я твоя мама. Боюсь, здесь тебе не очень повезло.

Он хихикнул и протянул к ней обе ручки.

Не успев даже подумать, она подняла малыша и завернула в толстое синее одеяло.

– Я не знаю, что тебе сказать, – жалобно проговорила Нори.

Малыш выпустил пузырек слюны и устроился в ее объятиях. Ничего легче и ничего тяжелее она никогда в руках не держала.

– Для тебя все будет по-другому, – поклялась Нори сыну, проводя ладонью по тонким кудряшкам. – Я позабочусь, чтобы все было по-другому.

Он схватил ее за мизинец.

– И я расскажу тебе о твоем имени. Когда-нибудь я расскажу тебе все обо всем.

Малыш улыбнулся, вытянув пальцы ног, а затем его янтарные глаза закрылись, и он замер, только маленькая грудь поднималась и опускалась.

Нори уложила его обратно в кроватку и вышла из комнаты, зная, что есть только одно место, куда она может пойти.

Теперь ночи стали для нее драгоценны.

И этой ночью она оказалась в саду, глядя в багряное небо.

Нори забралась на нижние ветви своего любимого дерева и посмотрела на луну. Сегодня она чувствовала, что может сорвать ее с законного места и носить на шее, как жемчужину.