Пятеро, что ждут тебя на небесах

Эдди делал все это не просто так – он пытался сохранить отцовскую работу. И хозяева ценили его помощь, платя ему половину того, что платили его отцу. Эдди отдавал эти деньги матери, которая проводила в больнице целые дни и почти все ночи. Эдди и Маргарет убирали у нее дома и покупали ей продукты.

Когда Эдди был подростком и порой жаловался, что ему надоел пирс, отец взрывался: «Что? Пирс для тебя недостаточно хорош?» И позднее, когда Эдди окончил школу и отец предложил ему работать на пирсе, а Эдди чуть ли не рассмеялся ему в лицо, отец снова рассердился: «Что? Пирс для тебя недостаточно хорош?» А потом – еще до того, как Эдди ушел на войну, – когда он начал поговаривать о женитьбе на Маргарет и о том, чтобы стать инженером, отец в очередной раз взорвался: «Что? Пирс для тебя недостаточно хорош?»

А теперь, несмотря на все это, Эдди был именно здесь, на пирсе, выполнял отцовскую работу.

В конце концов, сдавшись на уговоры матери, Эдди как-то вечером отправился в больницу навестить отца. Он медленно вошел в палату. Отец, который годами отказывался с ним говорить, теперь был настолько слаб, что не в силах был произнести ни слова. Из-под отяжелевших век он следил за сыном. Эдди же, после мучительной борьбы найти для отца хоть какие-то слова, сделал то единственное, что пришло ему в голову: он поднес к отцовскому лицу свои руки и показал черные от мазута ногти.

– Ты, парень, не налегай так сильно, – говорили ему рабочие мастерской. – Твой старик поправится. Он здоровый, сукин сын, другого такого не сыскать.

Родителям, как правило, очень трудно свыкнуться с мыслью, что дети повзрослели и их надо отпустить на свободу, поэтому дети уходят на свободу сами. Они уезжают. Они начинают новую жизнь. И то, что когда-то было столь важным для них, – материнское одобрение, поощрение отца – теперь заслоняется их собственными достижениями. И только много позднее, когда на их лицах появляются морщины, а сердца слабеют, дети начинают понимать: все, что с ними происходит, все их достижения были бы невозможны без того, что в свое время сделали их родители, чьи поступки в потоке их собственной жизни подобны громоздящимся на дне реки камням.

Когда Эдди узнал, что отец умер – «ушел», как выразилась медсестра, точно старик отправился в магазин за молоком, – его охватил бессильный гнев загнанного в клетку зверя. Как и многим другим детям рабочих, Эдди представлялось, что его отец, чтобы оправдать обыденность своей жизни, обязательно умрет героической смертью. Но что же героического в смерти из-за пьяной оплошности?

На следующий день Эдди отправился в родительский дом, зашел в их спальню и принялся открывать все ящики комода, словно надеясь в них отыскать частицу отца. Он перебрал все, что там нашел: монеты, булавку для галстука, бутылочку яблочного бренди, счета за электричество, авторучки, зажигалку с нарисованной на ней русалкой. И наконец наткнулся на колоду игральных карт. Эдди сунул колоду в карман.

Похороны длились недолго, и народу на них было мало. Все последующие недели мать Эдди жила как во сне. Она разговаривала с мужем, точно он был рядом с ней. Кричала ему, чтобы он сделал потише радио. Готовила еду на двоих. И взбивала обе подушки на постели, хотя нужна была уже только одна.

Как-то вечером Эдди заметил, что мать составила в стопку посуду на столе.

– Давай я тебе помогу, – сказал он.

– Нет-нет, – поспешно ответила мать. – Отец сам их уберет.

Эдди положил руку ей на плечо.

– Мам, – сказал он мягко, – отца уже нет.

– А куда он ушел?

На другой день Эдди пошел к диспетчеру и сказал ему, что увольняется. Через две недели они с Маргарет вернулись туда, где Эдди вырос, – на Бичвуд-авеню, в квартиру 6В, туда, где узкие коридоры и кухонное окно смотрит на карусель, туда, где он мог работать и приглядывать за матерью. К этой работе – техобслуживанию на «Пирсе Руби» – он готовился из лета в лето. Эдди не говорил этого никому – ни Маргарет, ни матери, вообще никому, – но он проклинал отца за то, что тот умер, оставив его в капкане той самой жизни, которой он так старательно избегал и которая – как явствовало из могильного смеха старика – теперь наконец-то была для него в самый раз.

Сегодня у Эдди день рождения

Ему тридцать семь. Завтрак его стынет.

– А где соль? – спрашивает Эдди у Ноэла.

Тот, не прекращая жевать, с набитым ртом вылезает из-за стола, перегибается через соседний столик и хватает с него солонку.

– На, держи, – бормочет он. – С днем рождения тебя.

Эдди встряхивает солонку.

– Неужели так трудно поставить на каждый стол по солонке?

– Ты чего тут, директор, что ли? – говорит Ноэл.