Пятеро детей и Оно

Когда экипаж поравнялся с калиткой, дама скользнула взглядом по детям, глаза ее сфокусировались на малыше, и она одарила его улыбкой. Взрослые часто Ягненочком умилялись, видимо, разделяя мнение слуг, которые называли его не иначе как «дитяткой исключительной притягательности», и наша компания, не усмотрев в поведении дамы ничего для себя удивительного, вежливо помахала в ответ, полагая, что она просто проедет мимо. Дама, однако, велела кучеру остановиться и поманила к себе Сирила.

– Ах, что за миленький лапочка ваш ребенок, – с придыханием начала она. – Мне так бы хотелось усыновить его. Как вы считаете, мама его против этого возражать не станет?

– Убеждена, даже очень станет, – ответила ей напрямик Антея.

– Но у меня бы он жил окруженный роскошью, – продолжала дама. – Чтобы вам было известно, я леди Читтенден. Мои фотографии публикуют все иллюстрированные газеты. Знаете ли, меня там называют красавицей, но, разумеется, это полная ерунда. Дайте же мне хоть минуточку…

Осекшись, она распахнула дверцу коляски и выпрыгнула на дорогу, продемонстрировав великолепные красные туфельки на высоких каблуках и с серебряными пряжками.

– Дайте же мне хоть минуточку подержать его, – договорила она наконец прерванную на середине фразу.

Дама взяла Ягненочка на руки, и по тому, как неловко и скованно это у нее вышло, сразу можно было понять: с детьми обращаться она не умеет.

Не успели дети хоть что-то сообразить, она вдруг прыгнула вместе с ребенком в коляску, захлопнула дверцу и крикнула кучеру:

– Трогай!

Ягненок взревел. Белая собачонка начала яростно лаять. Кучер замешкался.

– Трогай, кому было сказано! – яростно взвизгнула дама.

И кучер послушался, иначе, как позже он объяснил в свое оправдание, его бы уволили.

Четверо детей, обменявшись быстрыми взглядами, разом бросились за коляской и успели вцепиться в нее сзади. Вот так и вышло, что модная дорогая коляска катила себе по пыльной дороге, а за нею мелькали с немыслимой скоростью восемь ног братьев и сестер Ягненочка.

Он сначала орал все громче и громче, но какое-то время спустя вопли его сменились икающим бульканьем, а потом и вовсе затихли, и дети поняли, что он уснул.

А коляска все продолжала и продолжала ехать, и восемь ног, мелькающих в дымке дорожной пыли, все сильнее болели и уставали и едва уже не отваливались от тел своих обладателей, когда экипаж, наконец, остановился возле сторожки, стоявшей у входа в огромный роскошный парк. Дети, присев, спрятались за коляской, а дама вылезла из нее. Бросив взгляд на сиденье, где спал Ягненочек, она просюсюкала:

– Миленький пусечка, я не буду тебя беспокоить, – и поспешила к сторожке, где начала предъявлять претензии вышедшей ей навстречу женщине, которая продала ей куриные яйца породы Буфф-Орпингтон. Яйца, по уверению дамы, были положены по всем правилам под наседку, однако цыплят из них так и не вывелось.

Кучер и лакей слезли с козел и склонились над продолжающим спать Ягненочком.

– Славный парнишка, – сказал кучер. – Очень он мне пригодился бы в качестве сына.

– Только ты бы ему не особо понравился, – презрительно хмыкнул лакей. – Больно уж он красив для такого папаши.

– Ну, она меня удивила, – будто не слыша реплики своего собеседника, покосился кучер туда, где стояла хозяйка. – И на что ей его увозить приспичило? У ней и своих детей нет, и чужих никогда не терпела.

Затаившиеся на корточках в белой пыли под коляской дети с тревогой переглянулись.

– Я тебе вот как скажу, – многозначительно изрек кучер. – Пущай меня лучше в клочья разорвет, чем он ей достанется. Вот сейчас спрячу детенка в кустах, ей объявлю, будто это евойные братья пришли и забрали, а после сам за ним и вернусь.

– Э-э, нет, – возразил лакей, – я, может, детишек таких превосходных в жизни еще не встречал. Если уж он кому и достанется, то исключительно мне.

– Разбежался, – хохотнул кучер. – Куды тебе дети. Ты в них вообще ничего не смыслишь. Тебе что один, что другой, без разницы. А вот я – человек семейный, породу ребенка даже за милю учую и уж столь редкостно первоклассного одногодку, как этот, не упущу. Ты лучше б, чем языком зря чесать, мне подсобил дело сделать, пока хозяйка не возвратилась.

– Зачем тебе, к твоему-то выводку, – брезгливо бросил лакей. – Мне бы, на твоем месте, и от того, что есть, уже стало бы тошно. Альфред, Альберт, Луиза, Виктор Стенли, Элен, Беатрис, – начал перечислять он, – и еще…

Тут кучер заехал ему от души кулаком в подбородок. Лакей столь же смачно врезал ему в обтянутый жилетом живот, после чего удары с обеих сторон посыпались щедрым градом, а беленькая собачка, перепрыгнув с сиденья экипажа на козлы, словно подначивала дерущихся заливистым лаем.

Сирил прокрался на полусогнутых вдоль того борта коляски, который дальше всего отстоял от арены великой битвы, отворил дверцу и, так как двое мужчин настолько были поглощены дуэлью, что ничего не заметили, вытащил спящего малыша и, по-прежнему приседая, устремился с ним на руках по дороге – туда, где пятнадцатью ярдами дальше шла лестница через изгородь, за которой простерся лес.