Пятикнижие чудес советских евреев

Его младшая дочь Бэла стала архитектором и имела дочь Аню. Аню из-за ее черномазой и носатой внешности, соответствующей ходячим представлениям о еврейской национальности, никуда не брали на работу, и она решила уехать в Израиль. Но раз за разом получала отказ. Тогда она нашла отъезжающего молодого человека и подала с ним документы в ЗАГС, где дата регистрации брака была назначена после отъезда жениха. Однако и в этот раз ОВИР отказал Ане в выезде к жениху. Вскоре должен был начаться очередной съезд Коммунистической Партии Советского Союза (КПСС). У добрых гинекологов Аня получила две справки о нарушении менструального цикла и направила эти справки и письма на съезд КПСС и лично тов. Брежневу о том, что тоска по жениху подорвала ее сексуальное здоровье.

Съезд продолжался неделю. Сразу после его окончания Аня получила письменное уведомление о том, что по ходатайству съезда КПСС и лично тов. Брежнева, ОВИР счел нарушение менструального цикла достаточным основанием для разрешения на выезд в Израиль в течение одной недели со дня получения этого письма.

Анина мама Бэла последние два года перед отъездом не вставала с кровати в связи с повторяющимися сердечными приступами. Ее занесли в самолет на носилках. По приезде в Австрию местный врач прописал ей какое-то европейское лекарство, и она сразу стала ходить. Уже в Италии она объехала и обошла пешком главные архитектурные достопримечательности. Затем, живя в трех часах езды к югу от Сан-Франциско, Бэла вместе с Аней и сестрой Любой (моей мачехой) дожила там до 93 лет.

Эпизод 2. Прослушивание телефонов

Попав в 1980 году в благословенную Америку, Бэла и Аня Гуревич стали хлопотать об отъезде Любы из СССР и смогли привлечь американских конгрессменов. Те включили Любовь Анатольевну Хасину в список евреев-отказников, переданный советскому правительству с просьбой дать разрешение на выезд из СССР. Процедура оформления выезда начиналась с предъявления приглашения или вызова родственников из Израиля. В это время, т. е. после 1980 года, письменные вызовы из Израиля от мнимых и реальных родственников, желавших воссоединиться с советскими евреями, уже не приходили по почте адресатам, а фильтровались цензорами. В случае согласия ОВИРа на уже подданные прошения евреев, письма из Израиля передавались гэбэшным курьерам, которые разносили их по адресам и клали в соответствующие почтовые ящики уже в новых конвертах без обратного адреса, но с фамилией вызывающей известной или неизвестной тёти Мары из Израиля. Такой вызов получила Любовь Анатольевна (ЛА) вместе с приложенным письмом ОВИРа. Согласно этому письму, она могла выехать из СССР в течение двух недель. И это притом, что сама Любовь Хасина никаких заявлений на выезд из СССР никуда не подавала, а просто была в списке американских конгрессменов.

После того как ЛА сообщила мне по телефону о письме ОВИРа, её телефон конечно же стал интенсивно прослушиваться. Как и все советские люди, ЛА хорошо знала о сплошной или выборочной прослушке телефонных разговоров. Если речь заходила о чём-то важном, то один из собеседников обычно говорил: «ну, это не для телефона». В это время я был занят подготовкой к защите своей докторской диссертации. Поэтому на вопрос ЛА по телефону: «Как ты считаешь, мне надо ехать или не надо, ведь я даже не подавала заявления?» я ответил, что зайду через полчаса к ней домой, и мы все обсудим. (Еще при жизни моего папы он и ЛА путем обмена квартиры переехали в дом, который был виден из окна нашей квартиры.) Но она сказала, что приходить не надо, так как она плохо себя чувствует.

К моему удивлению и раздражению, точно такой же слово-в– слово разговор происходил по телефону в течение следующих девяти вечеров. После смерти папы осталась хорошая библиотека художественной литературы, два холодильника, телевизор и радио «Спидола», по которому папа слушал «вражьи голоса». Очевидно, что ЛА побоялась, что я буду претендовать на это советское богатство, которое она хотела распродать. Поэтому ЛА решила поморочить мне голову, пока не закончится распродажа, но оказалось, что она ввела в заблуждение тех гэбэшников, которые прослушивали телефонные разговоры всех отъезжантов.

На десятый день ЛА сказала мне по телефону: «Знаешь, сегодня мне звонила из ОВИРа какая-то женщина и спросила: «Так вы едете или не едете?». И я ответила, что еду послезавтра. А ты уже можешь прийти. Придя к ЛА в тот же вечер, я не был удивлен, увидев пустую квартиру. Однако я до сих пор нахожусь под впечатлением наглости работы телефонных слухачей и их кооперации с другими гэбэшными службами.

Как потом выяснилось, на вырученные от продажи папиной библиотеки деньги, ЛА купила вторую каракулевую шубу. Шубы можно было вывозить только на себе. Поэтому она и прилетела в Австрию в разгар лета в двух каракулевых шубах, одетых одна на другую.