Пятиозерье

Спутница его кажется младше, но тоже не молода, — на том пике зрелости, когда красота иных женщин вспыхивает особенно ярко — как пламя свечи, готовой погаснуть. Старость женщины не за горами. На лицах обоих читается надежда и, спрятанная гораздо глубже, тревога-.

He-Света понимает вдруг, что может слышать (ощущать? понимать?) мысли этих двоих. Понимает и другое: что сей дар был у НЕЁ и раньше — там, на стиснутом деревьями лугу, но тогда присутствие огромного количества мыслящих существ вокруг не дало ощутить этого, мысли их сливались, как сливаются голоса толпы или шорох травинок огромного поля…

ОНА с любопытством — касающимся скорее нового умения, а не содержания мыслей — начинает слушать женщину.

…Она хотела иметь ребёнка, хотела давно и безуспешно, раньше как-то не получалось зачать в коротких встречах с мужем, он воевал, почти двадцать лет воевал в войнах, сотрясавших обломки рухнувшей Империи, а она любила его, и не хотела рожать ни от кого другого, хотя наверняка можно было исхитриться и сделать так, чтобы срок беременности не вызвал ни малейшего подозрения, но она не хотела, потом войны как-то сами собой угасли, словно костёр с выгоревшим топливом, полыхая лишь на окраинах, и последние пять лет они жили вместе, уже не расставаясь надолго, но всё равно не получалось ничего, и неясно было, кто виноват, они испробовали всё, они потратили много золота — его-то как раз хватало — на дипломированных лекарей, и на подозрительных шарлатанов, и на жрецов всевозможных культов — ничто не помогало, и женский её век кончался, осталось три-четыре года, а может и меньше, и последней попыткой стала поездка сюда, к одному из немногих уцелевших святилищ Пронзающего и Дарящей…

Дарящей? — удивляется не-Света. — ОН называл меня Дарящей…

Пара заканчивает подъём — и проходит мимо НИХ, ничего не заметив и не почувствовав. Впрочем… Женщина на секунду останавливает взгляд на том месте, где находится не-Света. Во взгляде сквозит лёгкое недоумение…

Мужчина и женщина идут по вымощенной дорожке, пересекающей зелёный, полный диковинных цветов луг, расположенный на обширной горной террасе — дальше вновь громоздятся скалы, рассечённые широким проходом. Пара стремится именно туда. ОНИ двигаются следом.

Площадь, два небольших храма на противоположных краях её, и обелиск в центре появляются перед глазами мужчины и женщины неожиданно — так, очевидно, и задумано неведомыми строителями. Они медленно подходят к обелиску.

На площади, кроме пришельцев, никого нет. Ни одного человека.

Это высокая стела из красного камня, увенчанная скульптурным изображением двух рук, судя по изяществу форм — женских. Одна рука свисает вниз — мёртво, безжизненно. Её обвивает стебель какого-то растения, похожего на лиану с толстыми длинными шипами. Каменные шипы глубоко впиваются в каменную кожу, и кажется, что камень красен от пролившейся на него крови.

Другая рука устремляется вверх, и держит на раскрытой ладони не то огромный цветок неправильной формы из полупрозрачного голубого камня, не то стилизованное изображение пламени. Колючая лиана виднеется и на этой руке — но разорванная на куски, бессильно сваливающаяся…

He-Свете скульптурная композиция кажется странно знакомой, будящей далёкие-далёкие воспоминания… ОНА чувствует — ещё чуть-чуть, ещё одно крохотное усилие, и они, воспоминания, вырвутся наружу… ОНА вспомнит всё.

Женщина опускается на колени. Кладёт к постаменту большой букет, который принесла в руках, — цветы голубые и алые. Встаёт.

Потом пара разлучается. Мужчина направляется к левому храму, женщина — к правому. У него в руке холодное оружие — едва ли боевое, скорее церемониальное, богато изукрашенное: не то маленький меч, не то большой кинжал. У женщины — небольшой, завёрнутый в разноцветную ткань свёрток.