Пятиозерье

С тех пор Сергей (именно так родители назвали Пробиркина) настойчиво — и пока безуспешно — искал новую сферу применения своих талантов. Этим летом поиски привели, неожиданно для него самого, на должность инструктора по плаванию ДОЛ «Варяг», или, сокращённо, — плаврука.

Оклад был символический, но идея провести лето на всём готовом в живописном курортном месте увлекла Доктора. Хотелось отдохнуть от круговерти последних месяцев и поразмыслить на лоне природы о жизненных планах…

На традиционной вечеринке в начале сезона, когда набранные с бору по сосенке вожатые, воспитатели и кружководы знакомились и приглядывались друг к другу (впрочем, имелся и костяк персонала, хранивший традиции, — люди, постоянно, из года в год, выезжавшие на всё лето в лагерь), — на той вечеринке захмелевшего Сергея одолел бес словоохотливости. Былая работа составляла большую часть жизненного опыта плаврука и он настойчиво развлекал присутствующих рассказами на специфичные темы. Начинались истории одинаково: «А вот когда я торговал пробирками…»

Тогда, с лёгкой руки Лёши Закревского, он и стал Доктором Пробиркиным. Впрочем, намертво прилипшая кличка звучала не обидно, и Сергей откликался на неё, как ни странно, даже с некоторой гордостью.

05 августа, 07:48, ДОЛ «Варяг»

Склон круто поднимался от Чёртова озера к ограде лагеря — и приходилось хвататься за ветки и невысокие кустики, чтобы удержать равновесие.

Степаныч выглядел рыболовом, идущим с утренней ловли — чехол с демонстративно торчащей удочкой и нелегальным содержимым закинут за спину, на зажатом в левой руке прутике трепыхаются два толстеньких, с золотисто-чёрной чешуёй карася — подарок Чубайсу. Рыжий разбойник обычно встречал хозяина у неприметной, скрытой кустами прорехи в тронутой ржавчиной железной ограде…

Но сегодня отнюдь не кот поджидал там Степаныча.

— Ну-у-у?!! — Вадим Васильевич Горловой, начальник «Варяга», не счёл нужным поздороваться с подчинённым или хотя бы констатировать, что утро сегодня действительно доброе.

Его «Ну-у-у?!!» звучало убийственно, как речь талантливого прокурора, — хотелось оправдываться и каяться во всех прошлых, настоящих и будущих прегрешениях.

— Опять браконьерствовал? До каких пор предупреждать?! Охота когда открывается, а?

Вопрос прозвучал риторически. Горловой сам баловался охотой и прекрасно знал, что стрельба уток начинается в предпоследние выходные августа.

— Дети сюда отдыхать, между прочим, приехали. А тут пальба по утрам! Ну а если дробь шальная вдруг залетит и кого зацепит?!

«Положим, это он врёт, — подумал Степаныч. — Заряды половинные, и от лагеря далеко… Не то что дробь, звук и тот не дойдёт. А как сам начлаг ближе к осени с дружками-приятелями… с карабинами, небось, на кабанов пойдут… Вот там-то точно пуля версты на три улететь может…»

— Да тебя за одну только пьянку увольнять пора!

Здесь Горловой тоже передёргивал, с девяти утра до пяти вечера Степаныч к бутылке не притрагивался.

— И пьёшь-то в одиночку, как бирюк — что тебе там в голову пьяную взбрести может? Отберу ружьё на хрен…

Начальник сделал шаг вперёд, словно желая немедленно привести угрозу в исполнение. Степаныч смотрел на него неподвижным взглядом, рука перекатывала в кармане нагревшиеся медные гильзы.

Горловой сменил тему:

— А котище твой?! Детишки чуть не в истерике, когда он птичек у них на глазах жрать начинает…

«Рыжая настучала, — думал Степаныч, — больше некому… Принёс её чёрт тогда, ни раньше, ни позже…» (Действительно, Ленка Астраханцева вела свой отряд в столовую, когда неподалёку Чубайс отнюдь не «жрал» — тащил, гордо подняв голову, с немалым трудом добытого дрозда.)

— В общем, этот разговор — последний. Ещё одна жалоба, — и увольняю.

Начальник лагеря круто развернулся и направился в сторону административного корпуса, по-хозяйски оглядывая свои владения. А подчинённый продолжал смотреть на него. В удаляющуюся спину… Между лопаток. Неподвижным, слегка прищуренным взглядом — так смотрят сквозь прорезь прицела…

Горловой шагал и сам себя убеждал, что Степаныча надо всё-таки уволить. Но — не хотел признаться, что истинная причина не имеет ничего общего со всеми перечисленными минуту назад проступками.

Ружья, и зарегистрированные, и нелегальные, держали почти все сторожа в окрестных лагерях. Они же часто втихую занимались незаконной охотой — и администрация, и местный участковый смотрели на это сквозь пальцы. Да и кто согласился бы сторожить зимой опустевшие ДОЛы со штатным смехотворным пугачом — сигнальным револьверчиком?

Трезвенники среди контингента сторожей и подсобников тоже не преобладали. Даже три совмещённых ставки давали мизерную сумму. Найти желающего заняться хлопотливым делом (пусть, как Степаныч, пьющего, немого и браконьерствующего) было трудно. А увольнять найденного просто глупо.

Но Горлового подталкивал к такому решению страх — глубинный, затаившийся на дне подсознания страх.

…Однажды поздним вечером Горловой заинтересовался слабым отблеском света из подсобки. И заглянул сквозь мутное стекло.