Пятиозерье

Вопреки опасениям (или надеждам), собравшихся на тайную вечеринку подростков-токсикоманов начлаг не обнаружил. За шатким столом, сервированным свечой, стаканом и бутылкой водки, сидел Степаныч — спина упиралась в стену, голова откинута, глаза закрыты…

Разочарованный начальник отправился дальше, когда его догнал приглушённый, тоскливый, раздирающий душу вой — из подсобки. Звуки казались чуждыми для горла человека — так может выть волчица у разорённого охотниками логова. Затем высокий, переполненный болью и тоской вой-стон сменился другим — хриплым рычанием, полным обречённой ненависти.

Горловой тогда судорожно передёрнулся, втянул голову в плечи и резко ускорил шаг, почти перейдя на бег.

За суетой последующих дней он почти забыл, — вернее, заставил себя забыть этот случай. Но что-то покалывало глубоко засевшей занозой при виде Степаныча, — непонятное чувство необъяснимого стыда… И — опасение. Опасение, рождавшее напряжённый дискомфорт в присутствии седого и немого сторожа.

От источников дискомфорта Горловой привык избавляться.

Глава 2

05 августа, 08:12, Пятиозерье, лес

ЧП случилось в самом начале обратного пути.

Они добрались до конечной точки маршрута — маленького родника, журчащего в срубе из осклизлых досок. Света ополоснула разгорячённое лицо. Пробиркин сделал несколько жадных глотков. Назад двинулись другой дорогой — высоким берегом озера, среди выгоревших, пожелтевших покосов.

Велосипед подпрыгнул на глубокой рытвине. Камера лопнула приглушённым выстрелом — Света остановилась и развернулась. Доктор слез со своего двухколёсного друга и сокрушённо ощупывал колесо. Лицом он напоминал малыша, уронившего в лужу с трудом выпрошенное у мамы мороженое.

— Вот говорил, говорил мне Фёдор Палыч, что старая резина, что нельзя туго накачивать… — Причитающий Пробиркин попробовал снова оседлать своего Росинанта.

— Не надо, Серёжа, — остановила его Света. — Обод согнёшь… Ничего не поделаешь, катить придётся.

Теперь бежали оба. Света впереди, налегке. Сзади пыхтящий и спотыкающийся Доктор Пробиркин влачил не оправдавшее надежд средство передвижения. Вскоре он стал отставать — десять метров, двадцать, тридцать — в лес Света вбежала уже одна.

«…Смешной Пробиркин, — думала она, — три недели молча катается следом… может и вправду влюбился?.. Девчонки из старших отрядов уже похихикивают, увидев нашу возвращающуюся из леса парочку…»

За двадцать семь лет она как-то уже привыкла к тому, что никто и никогда в неё не влюблялся. Нет, конечно, бывали в юности, да и сейчас случаются авантюрно-любовные приключения, вспоминаемые почему-то исключительно со смехом. Но привлечённые симпатичной внешностью и покладистым характером мальчики — юноши — мужчины при более близком знакомстве теряли первоначальную напористость, постепенно отдалялись и исчезали из её жизни.

«Тебя можно любить только издали, как „Мадонну“ в Эрмитаже…» — сказал ей… — как, кстати, его звали? Не важно, но некую общую закономерность всех её романов тот мимолётный знакомый уловил…

Но Света не комплексовала и не тревожилась по этому поводу.

Повод для тревог у неё имелся иной.

Ретроспекция. Света

Как сходят с ума?

На этот глупый вопрос есть не менее глупый ответ: каждый сходит с ума по-своему. Тихо и незаметно для окружающих. Они, окружающие, видят лишь результаты. Впрочем, и сам объект процесса зачастую не замечает ни его начала, ни финиша.

Со Светой всё произошло по-иному.

Она прекрасно помнила, как начала сходить с ума… И когда.

…Зима. Зима этого года. Квартира-двушка в хрущёвке. Поминки. Девять дней назад умерла мать. В комнате тесно — собранные по соседям стулья-табуретки плотно стоят вдоль длинного стола, составленного из нескольких, слегка отличающихся по высоте. Сослуживцы, подруги, из родственников — одна Света. Сидят давно, поминальные слова сказаны. Водка сделала своё дело, печальная торжественность ушла, гости немного повеселели — жизнь продолжается. Тихо разговаривают уже о своём, разбившись на группы по два-три человека.

Это пришло резко и неожиданно. Не было — и появилось.

Всё вокруг стало чужим. Люди. Предметы. Комната. Света сидела и не понимала: где я? что я здесь делаю? кто эти люди?

Разговоры превратились в бессмысленный набор звуков — она не понимала ни слова. Незнакомые люди сидели в незнакомом месте, ели, пили — она зачем-то находилась среди них. Света сжалась на стуле, не понимая: что надо сделать… Хотелось закричать.

Всё закончилось столь же быстро и неожиданно, как и началось. Она облегчённо вздохнула, что-то ответила Наталье Макаровне, старой маминой подруге, тревожно вглядывающейся в Светино лицо, и секунду назад казавшейся совершенно неизвестной, чужой женщиной… Примерещится же такое. Всё закончилось.

Но спустя недолгое время пришло снова…

А потом приходило всё чаще и чаще.

Правда, днём и наяву провалов больше не случалось, — надо думать, потрясение, вызванное смертью матери, постепенно сглаживалось.

Провалы появлялись по утрам. Именно по утрам — ни разу, проснувшись от чего-либо среди ночи, Света не испытала ничего похожего…