Пятисотлетняя война в России. Книга первая

Став первым секретарем ЦК компартии Грузии, Шеварднадзе настолько верил в свое могущество, что даже ввел в республике в качестве государственного　языка русский язык, оправдав доверие Москвы и вызвав целую бурю в среде грузинской интеллигенции. Поэтому звонок какому-то там областному секретарю был для Шеварднадзе скорее актом бюрократического этикета, чем необходимостью. А потому можно представить изумление тбилисского властелина, получившего твердый отказ Горбачева.[29]

Разъяренный Шеварднадзе, напомнив Горбачеву о ничтожности его положения («Подумай, кто — ты, и кто — я»), немедленно пожаловался Андропову. Однако, к великому удивлению Шеварднадзе, ничего не получилось. Секретарь крайкома, которого Шеварднадзе совершено справедливо считал ниже себя по рангу в строжайшей «табели» партийной номенклатуры, оказался на самом деле могущественнее и влиятельнее его, хотя речь в данном случае шла о прямом нарушении закона. А покровитель у них был один и тот же — Андропов. В предстоящей борьбе Горбачев был ему гораздо нужнее, чем грузин Шеварднадзе.

К этому времени Брежнев был уже тяжело болен. В 1976 году он перенес тяжелый инсульт, и врачам с　трудом удалось вывести генсека из состояния клинической смерти. Время от времени руководитель партии и государства впадал в совершенно сенильное состояние, демонстрируя, на потеху всему миру, свою чисто детскую любовь к орденам, побрякушкам и ярким западным наклейкам. Номенклатура, которая всегда мечтала именно о таком, впавшем в детство, генеральном секретаре, делало все возможное, чтобы за Брежневым сохранились все его посты, ибо лучшего прикрытия для глобального разворовывания страны было трудно себе придумать. Брежневу присвоили звание маршала Советского Союза, наградили орденом Победы. (Трагическая история страны оборачивалась дичайшим фарсом. Правда, у Сталина было даже два ордена Победы, и он был не маршалом, а генералиссимусом. Но время еще было…)

Несколько попыток Андропова спровадить Брежнева на пенсию, а при выборах нового генсека провести на этот пост Кулакова успеха не имели. Номенклатура готовилась защищать Брежнева до последнего.

Применяя силовые приемы и отработанные методы партийных интриг, ловко оперируя накопленным на каждого из членов Политбюро и ЦК компроматом, Андропов и Кулаков добились компромиссного варианта: за Брежневым остается недавно обретенный им номинальный пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР, а пост Генерального секретаря партии переходит к Кулакову.

Вопрос этот считался решенным и к нему загодя стали готовить страну и мир, сперва организовав «утечку» информации в западные газеты, а затем　начав открыто говорить об этом на закрытых партсобраниях и лекциях инструкторов ЦК. Андропов и Кулаков уже составили секретные списки номенклатурных работников, подлежащих немедленному снятию с должности и отдаче под суд сразу же после занятия Кулаковым поста Генерального секретаря ЦК КПСС.

В ночь с 16 на 17 июня 1978 года Андропов был поднят с постели резким звонком телефона спецсвязи. Взволнованный голос его заместителя генерала Пирожкова доложил, что Кулаков мертв.

Ошеломленный Андропов через сорок минут прибыл на дачу Кулакова с двумя оперативными группами КГБ. Растерянные, бледные лица охраны. Разъяренный лай рвущейся с поводка любимой овчарки покойного. Безумные глаза жены.

Кулаков был обнаружен со вскрытыми венами в своей личной сауне. В луже крови поблескивал медицинский скальпель.

В ЦК почти никак не отреагировали на смерть Кулакова, а скорее отреагировали с пониманием. Накануне, на пленуме, Кулакова сильно критиковали за положение дел в сельском хозяйстве. Вот он понервничал и… Официально было объявлено, что «член Политбюро ЦК КПСС Федор Давыдович Кулаков скоропостижно скончался от острой сердечной недостаточности». Запутанный медицинский отчет о его смерти, подписанный начальником 4-го «кремлевского» медицинского управления Евгением Чазовым не решились даже опубликовать.

Кулакова хоронили на Красной площади. Бросилось в глаза, что ни Брежнев, ни Суслов, ни Косыгин,　ни Черненко на похороны не явились. Это было более чем странно, поскольку хоронили члена Политбюро и нарушался непререкаемый, разработанный до мелочей и не нарушавшийся ни разу протокол захоронения «вождей» столь высокого ранга. И почти никто не обратил внимание на выступавшего с трибуны Мавзолея, относительно еще молодого человека с красным родимым пятном на лбу, прилетевшего на похороны из Ставрополя. Этим человекам был Михаил Горбачев.

Старший судмедэксперт КГБ генерал-майор Липатский в личном докладе Андропову высказал твердое мнение, что вены у Кулакова были вскрыты, когда тот находился без сознания. Андропов внутренне чувствовал это, хотя и не понимал, зачем кому-то понадобилось, убив Кулакова, вскрывать ему вены. Хотя и помнил не раз сказанные Кулаковым слова: «Если мы проиграем, я вскрою себе вены». Кто-то понял его слова буквально.