Пятисотлетняя война в России. Книга первая

Главное заключалось в том, что Парвус своей жирной тушей перекрывал все «интимные» контакты с разветвленной системой западных банков, ведя при этом какую-то свою игру и неизвестно, сколько отстегивал в собственный карман. В подвалах Лубянки накопилось достаточное количество старых и опытных финансистов с международным опытом, которые под пыткой (а чаще даже и без пыток) выдали множество глобальных финансовых секретов и связей, позволявших вести дело в обход Германии с гораздо большим размахом, чем предусматривалось Парвусом.

Но это было будущее, а в настоящем Парвус был еще необходим. Поэтому вопрос о его ликвидации хотя и был поднят, но признан несвоевременным и отложен. Чтобы быть совершенно объективным, надо признать, что на том совещании в Кремле 19 июля 1918 г., когда весь мир облетели первые сведения о расстреле Николая II и его семьи, если часто и произносилась фамилия Парвуса, то вовсе не в связи с его ликвидацией, а скорее в связи с его знаменитой репликой «Мало!» и справедливыми замечаниями о бессистемной и бесконтрольной экспроприации (или национализации), т. к. сам Ленин, выкинув свой знаменитый лозунг «Грабь награбленное», признал неуместным в таких призывах применение нерусских слов. Слушали… Постановили…

А затем грянул КРАСНЫЙ ТЕРРОР.

Приказав ликвидировать Урицкого (было за что!) и инсценировав покушение на самого себя,[10] Ленин впервые в истории человечества санкционирует массовое истребление целых групп населения захваченной страны, определив социальные положение обреченных туманным ярлыком «буржуй».[11]

Списки потенциальных жертв стали составляться сразу же после переворота, когда по личному приказу Ленина была проведена регистрация по месту жительства лиц, принадлежащих к «богатым классам». Регистрация охватила практически все население страны. Идея Ленина: пусть 90 процентов русского народа погибнет, лишь бы 10 процентов дожило до мировой революции; идея, приводившая в восторг его сообщников, считавших, правда, ее гиперболой, стала осуществляться с невиданным размахом.

К этому времени уже вся контролируемая большевиками территория была покрыта такой густой сетью разных уездных, губернских и волостных ЧК, что газета «Правда», с восхищением отмечала фактическую замену «власти советов» «властью чрезвычаек».

Именно в эту зловещую паутину, опутавшую страну, полетели из Москвы инструкции, разъясняющие смысл объявленного террора:

«Мы не ведем войны против отдельных лиц. МЫ ИСТРЕБЛЯЕМ БУРЖУАЗИЮ КАК КЛАСС. Не ищите на следствии материала и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом смысл и сущность „красного террора“».

Но смысл был гораздо глубже, нежели это было возможно вместить в казенный текст официальной инструкции. «Для расстрела нам не нужно ни доказательств, ни допросов, ни подозрений. Мы находим нужным и расстреливаем, вот и все», — учил своих подчиненных Дзержинский, явно давая понять, что мероприятие надо рассматривать гораздо шире, чем простое уничтожение «богатых классов». Речь шла о всем народе вообще.

Параллельно с объявлением «красного террора» издается знаменитый «Приказ о заложниках», гласящий: «…из буржуазии и офицерства должны быть взяты значительные количества заложников. При малейших попытках сопротивления или малейшем движении в белогвардейской среде должен применяться безоговорочно массовый расстрел».

Террор сразу же принял формы разнузданной и кровавой бойни. В стране на долгие годы закладывался тот страшный и многогранный беспредел, подобия которого вы не найдете во всей предыдущей истории Пятисотлетней войны, чьи плоды мы пожинаем сегодня. Но если посмотреть с другой стороны, то «красный террор» был просто очередным финансовым мероприятием большевиков, изнывавших от того, что на руках у населения остались кое-какие деньги, еще не оприходованные «народным» банком и наркомфином.

По ночам во все квартиры, населенные лицами, имевшими несчастье до революции числиться дворянами, купцами, почетными гражданами, адвокатами, офицерами, а в данное время «буржуями», врывались вооруженные с ног до головы большевики, производили тщательный обыск, отбирая деньги и ценные вещи; вытаскивали в одном носильном платье жильцов, не разбирая ни пола, ни возраста, ни состояния здоровья; иногда даже умирающих тифозных сажали под конвоем в приготовленные подводы и вывозили за город. Часть, в основном молодых и здоровых мужчин, расстреливали на месте, остальных распихивали по тюрьмам и концлагерям, молодых женщин насиловали и часто затем убивали.